Какой мне страшен суд, когда я прав?
Вильям Шекспир. Венецианский купец (перевод О. Мандельштама)

Предоставленная Геральту защитница из управления избегала смотреть ему в глаза. С упорством, достойным лучшего применения, она перелистывала папку с документами. Документов там было немного. А именно два. Госпожа адвокат, похоже, вознамерилась выучить их содержание наизусть. Геральт надеялся — для того, чтобы блеснуть защитной речью. Но надежда, как он подозревал, была тщетная.
— Находясь под арестом, — госпожа адвокат в конце концов подняла глаза, — ты совершил избиение двоих сокамерников. Могу я узнать хотя бы причину?
— Во-первых, я отверг их сексуальные домогательства: никак не желали понимать, что нет — значит нет. Во-вторых, я люблю бить людей. И в-третьих, это все вранье. Они сами покалечились. Об стену. Чтобы меня очернить.
Говорил медленно и безразлично. За проведенную в тюрьме неделю безразличие овладело им полностью.
Адвокатесса закрыла папку. Чтобы тут же снова ее открыть. После этого — поправила замысловатую прическу.
— Избитые, — вздохнула она, — как мне кажется, не собираются подавать никаких жалоб. Поэтому сосредоточимся на инстигаторском обвинении. Асессор трибунала собирается обвинить тебя в серьезном преступлении, за которое грозит суровое наказание.
А как же иначе, подумал Геральт, любуясь красотой госпожи адвоката. Размышлял, сколько ей было лет, когда попала в школу чародеек. И в каком возрасте оставила эту школу.
Обе действующие магические школы — мужская в Бан Арде и женская в Аретузе на острове Танедд — помимо выпускников и выпускниц производили брак. Несмотря на густое сито вступительных экзаменов, позволявшее с самого начала отсеять и отбросить безнадежные случаи, лишь только на уровне первых семестров происходила настоящая селекция, которая обнаруживала тех, кто умел маскироваться. Тех, для кого мышление оказывалось неприятным и угрожающим опытом. Скрытых глупцов, лентяев и умственных сонливцев обоих полов, которым было нечего искать в школе магии. Затруднение состояло в том, что, как правило, это были дети зажиточных или по каким-то другим причинам считавшихся важными особ. После исключения из школы с этой трудной молодежью нужно было что-то делать. С молодыми людьми, исключенными из школы в Бан Арде, проблем не было — они шли в дипломаты, их ждали армия, флот и полиция, самым глупым оставалась политика. Магические отходы из числа представительниц прекрасного пола сложнее было пристроить только на первый взгляд. Хоть и признанные негодными, девушки все же переступили порог школы чародеек и достигли хоть какого-нибудь прогресса в магии. А влияние чародеек на представителей власти и все сферы экономической и политической жизни было слишком сильным, чтобы оставлять барышень на произвол судьбы. Им предоставляли тихую гавань. Девушки попадали в сферу правосудия и становились юристами.
Адвокатесса захлопнула папку. После чего снова ее открыла.
— Советую признать вину, — проговорила она. — В этом случае можем рассчитывать на смягчение…
— Признать что? — перебил ее ведьмак.
— Когда суд спросит, ответишь утвердительно. Признание вины посчитают смягчающим обстоятельством.
— Как ты в таком случае собираешься меня защищать?
Госпожа адвокат захлопнула папку. Как крышку гроба.
— Пойдем. Суд ждет.
Суд ждал. Как раз потому, что из зала суда в этот же самый момент выводили другого преступника. Не слишком, как отметил Геральт, радостного.
На стене висел засиженный мухами щит, на котором можно было разобрать герб Керака — голубого дельфина nageant. Под гербом стоял судейский стол. За ним сидели трое. Худощавый писарь. Блеклый подсудок. И госпожа судья, степенная видом и лицом дама.
Скамью справа от судей занимал асессор трибунала, исполняющий обязанности прокурора. Выглядел он серьезно. Настолько серьезно, что впору было остерегаться встречи с ним в темном переулке.
С противоположной стороны, по левую руку от судейской комиссии, стояла скамья подсудимых. Место, предназначенное ему.
Дальше все пошло быстро.
— Геральт, называемый Геральтом из Ривии, обвиняется в злоупотреблениях, овладении и присвоении собственности, принадлежащей Короне. Действуя в сговоре с другими лицами, которых склонил к коррупции, обвиняемый завышал суммы предоставленных за свои услуги счетов с целью присвоения лишних средств. В результате названных действий казна государства понесла убытки. Доказательством является донос, notitia criminis, который был присоединен к делу. Данный донос…
Скучающее выражение лица и отсутствующий взгляд судьи явно демонстрировали, что мысли степенной матроны витают в каком-то другом месте. И что беспокоят ее совершенно другие вопросы и проблемы: стирка, дети, цвет занавесок, тесто для маковых пирогов и растяжки на заднице, предвещающие супружеский кризис. Ведьмак покорно принял тот факт, что он сам гораздо менее важен. Что не может конкурировать со всем этим.
— Совершенное обвиняемым преступление, — безэмоционально продолжал обвинитель, — не только разрушает государство, но также и порядок общественный подрывает и расшатывает. Установленный порядок требует…
— Включенное в дело донесение, — перебила судья, — суд вынужден рассмотреть как probatio de relato, доказательство, являющееся донесением третьего лица. Может ли обвинение предоставить другие доказательства?
— Других доказательств нет… Пока… Обвиняемый, как уже было сказано — ведьмак. Это мутант, пребывающий за пределами человеческого общества, пренебрегающий человеческими законами и ставящий себя выше их. В своей криминогенной и социопатической работе он контактирует с преступным элементом, а также с нелюдями, в том числе расами, традиционно враждующими с человеком. Нарушение законов является частью нигилистической природы ведьмака. В случае ведьмака, Высокий Суд, отсутствие доказательств — лучшее доказательство. Это доказывает измену, а также…
— Признает ли обвиняемый, — судью совершенно очевидно не интересовало, что еще доказывает отсутствие доказательств. — Признает ли обвиняемый свою вину?
— Не признаю. — Геральт проигнорировал отчаянные сигналы госпожи адвоката. — Я невиновен и не совершал никакого преступления.
Ведьмак имел некоторые навыки, поскольку сталкиваться с правосудием ему приходилось. Кроме того, он кратко ознакомился с литературой по теме.
— Все обвинения против меня являются следствием предвзятого отношения…
— Протестую! — вскрикнул асессор. — Обвиняемый произносит речь!
— Протест отклонен.
— … следствием предвзятого отношения к моей особе и профессии, сиречь следствием praejudicium, praejudicium же в свою очередь влечет за собой заведомую ложь. Тем более, что обвиняют меня на основании анонимного доноса, и то одного-единственного. Testimonium unius non valet. Testis unis, testis nullus. Ergo, это не обвинение, а всего лишь домысел, сиречь praesumptio. А домысел оставляет пространство для сомнений.
— In dubio pro reo! — очнулась адвокатесса. — In dubio pro reo, Высокий Суд!
— Суд, — судья грохнула молотком, разбудив блеклого подсудка, — постановляет: определить денежный залог в размере пятисот новиградских крон.
Геральт вздохнул. Его интересовало, пришли ли уже оба его товарища по камере в себя и извлекли ли какой-то опыт из того, что произошло. Или же ему придется избить и отпинать их еще раз.

перевод: Леонид Таубес, Галина Синеокая, Александр Рубин

А что такое город? Наш народ.
Вильям Шекспир. «Кориолан» (перевод Ю. Корнеевой)

На самом краю людного базара стояла грубо сколоченная из досок будка, в которой распоряжалась бабулька-старушка в соломенной шляпке, кругленькая и румяная, словно добрая волшебница из сказки. Над бабулькой виднелась надпись: «Счастье и радость только у меня. Огурец бесплатно». Геральт остановился, выудил из кармана медяки.
— Налей, бабушка, — попросил он мрачно, — полкварты счастья.
Ведьмак набрал в грудь воздуха, выпил в один глоток, выдохнул. Вытер слезы, которые сивуха вышибла у него из глаз.
Он был свободен. И зол.
О том, что свободен, ведьмак узнал, что интересно, от человека, которого знал. С виду. Это был тот самый рано облысевший парень, которого на его глазах спустили со ступенек аустерии «Natura Rerum». И который, как оказалось, был судейской канцелярской крысой.
— Ты свободен. — сообщил ему облысевший парнишка, смыкая и размыкая заляпанные чернилами пальцы. — За тебя внесли залог.
— Кто внес?
Информация оказалась конфиденциальной, облысевший клерк отказался ее сообщать. Отказался, в столь же резкой форме, и возвращать конфискованную торбу Геральта, в которой, помимо всего прочего, хранились наличные и банковские чеки. Движимое имущество ведьмака, сообщил не без ехидства клерк, власть посчитала cautio pro expensis, авансом для оплаты судебных издержек и предусмотренных штрафов.
Спорить было бесполезно. Геральт должен был радоваться, что при выходе ему вернули хотя бы те вещи, которые во время задержания находились у него в карманах. Личные мелочи и мелкие деньги. Настолько мелкие, что никому не захотелось их воровать.
— И еще полкварты радости, пожалуйста. Спасибо за огурец.
После бабушкиной сивухи мир заметно похорошел. Геральт знал, что это быстро пройдет, а потому прибавил шагу. Нужно было уладить кое-какие дела.
Плотва, его кобыла, счастливо избежала внимания суда и не вошла в сумму cautio pro expensis. Она была там, где он ее оставил, в загоне конюшни, ухоженная и накормленная. Подобного ведьмак не мог оставить без вознаграждения, независимо от собственного материального положения. Из горсти серебряных монет, которые уцелели во вшитом в седло тайнике, несколько сразу получил конюх. Которому такая щедрость аж дыхание перехватила.
Горизонт за морем темнел. Геральту казалось, что он замечает там искорки молний.
Прежде чем войти в кордегардию, ведьмак дальновидно набрал в легкие свежего воздуха. Не помогло. Уважаемые стражницы сегодня явно съели больше фасоли, чем обычно. Намного, намного больше фасоли. Кто знает, может было воскресенье.
Одни, как всегда, ели. Другие были заняты игрой в кости. При виде ведьмака все встали из-за столов и окружили его.
— Гляньте-ка, ведьмак, — сказала комендантша, вставая к нему впритык. — Взял и приперся.
— Я уезжаю из города. Пришел забрать свою собственность.
— Если позволим, — другая стражница толкнула его локтем, будто бы нечаянно, — то что нам за это будет? Проставиться надо, браток, проставиться! А, девки? Что велим ему сделать?
— Пускай каждую в голую жопу поцелует!
— И языком! Языком пусть вылижет!
— Да ну! Еще заразу какую занесет!
— Но должен же он нам, — следующая поперла на него крепким, как скала бюстом, — чего приятного сделать, не?
— Песенку пускай споет, — еще одна громко перднула. — А мелодию под мой тон подберет!
— Или мой! — другая перднула еще громче. — Потому как мой звонче!
Остальные дамы за бока хватались от смеха.
Геральт проложил себе дорогу, стараясь не злоупотреблять силой. В это же мгновение двери хранилища отворились и появился мужчина в бурой епанче и берете. Он же кладовщик Гоншорек. При виде ведьмака он широко раскрыл рот.
— Вы? — заблеял он. — Как же это? Ваши мечи…
— Вот именно. Мои мечи. Попрошу их обратно.
— Но… Ведь… — Гоншорек подавился, схватился за грудь, с трудом хватая воздух. — Ведь у меня тех мечей нету!
— То есть?
— Нету… — Лицо Гоншорека покраснело и скривилось, будто в приступе боли. — Забрали же…
— Это как? — Геральт почувствовал, как его охватывает холодное бешенство.
— Забра… ли…
— Как это забрали? — ведьмак схватил кладовщика за грудки. — Кто, забрал, черт тебя дери? Что это, мать твою, значит?
— Расписка…
— Вот именно! — Геральт ощутил на плече железную хватку. Комендантша стражи оттолкнула его от захлебывающегося Гоншорека.
— Именно! Расписку покажь!
У ведьмака не было расписки. Расписка из камеры хранения оружия осталась в его торбе. Торбе, которую конфисковал суд в качестве аванса для оплаты судебных издержек и предусмотренных штрафов.
— Расписку!
— У меня ее нет, но…
— Нет расписки — нет депозита. — комендантша не дала ему закончить. — Мечи забрали, не слышал? Сам и забрал, поди. А нынче цирк тут устраиваешь? Выцыганить что-нить хочешь? Хрен тебе. Вали отсюда.
— Я не выйду пока…
Комендантша, не ослабляя хватки, оттащила Геральта и развернула его лицом к двери.
— Греби отсюда.
Геральт вздрагивал при мысли о том, чтобы ударить женщину. Однако не имел никаких моральных барьеров по отношению к кому-то, с плечами, как у борца, пузом, как мясной рулет и икрами, как у метателя диска, а ко всему этому еще и пердящему как мул. Ведьмак оттолкнул комендантшу и изо всех сил врезал ей в челюсть своим любимым правым хуком.
Остальные замерли, но лишь на секунду. Не успела комендантша свалиться на стол, разбрызгивая вокруг фасоль и паприковую подливку, как они уже были у него на шее. Одной ведьмак без размышлений расквасил нос, второй вломил так, что хрустнули зубы. Двоих угостил знаком Аард — стражницы полетели, как тряпичные куклы, врезались в стойку с алебардами и повалили их все с неописуемым грохотом и треском.
Получил в ухо от истекающей подливкой комендантши. Вторая стражница, та самая с мощным бюстом, схватила его сзади в медвежьи объятия. Ведьмак врезал ей локтем так, что стражница взвыла. Геральт толкнул комендантшу на стол, припечатал размашистым хуком. Стражнице с расквашенным носом врезал в солнечное сплетение и повалил на пол, слыша, как ее вырвало. Другая, которую он ударил в висок, врезалась остриженным затылком о столб, обмякла, глаза ее моментально затуманились.
Но на ногах держались еще четверо и преимуществу ведьмака пришел конец. Сперва он получил сзади по голове, сразу же после этого — в ухо, потом в крестец. Одна из стражница подсекла ему ноги, когда ведьмак упал, две свалились на него, прижали к земле, молотя кулаками. Остальные не жалели пинков. Геральт вырубил одну из тех, которые на него навалились, ударив ее лбом в лицо, но в ту же секунду его прибила к земле другая. Комендантша — понял Геральт, по капающей с нее подливке. Ударом сверху она припечатала его в зубы. Ведьмак сплюнул кровью ей прямо в глаза.
— Нож! — заорала комендантша, мотая остриженной головой. — Нож мне дайте! Яйца ему отрежу!
— На кой нож? — закричала другая. — Я ему их отгрызу!
— Стоять! Отставить! Что это значит? Прекратить, я сказал!
Громкий и располагающий к послушанию голос прорвался сквозь галдеж драки и отрезвил стражниц. Те выпустили Геральта из захвата. Ведьмак встал с трудом, немного кривясь от боли. Вид поля битвы в некоторой мере поднял ему настроение. Не без удовольствия он оглядел свои достижения. Стражница, лежащая под стеной, уже открыла глаза, но все еще не могла даже сесть. Вторая, согнувшись, выплевывала кровь и ощупывала пальцем зубы. Третья, та у которой был расквашен нос, с трудом встала, но то и дело падала, поскользнувшись в луже собственной рвоты, в которой виднелись кусочки фасоли. Из всех шестерых только половина держалась на ногах. В общем, вполне удовлетворительный результат. Даже в свете того факта, что если бы не стороннее вмешательство, он сам получил бы серьезные ранения и неизвестно, смог бы подняться самостоятельно или нет.
Вмешался же, собственно, богато одетый и излучающий авторитет мужчина с благородными чертами лица. Геральт не знал, кто это. Зато слишком хорошо знал его спутника — франта в фантазийной шапочке с пером цапли, спадающими на плечи светлыми волосами, уложенными на щипцах. Франта, который носил дублет цвета красного вина и рубашку с кружевным жабо. С непременной лютней и нагловатой ухмылкой на губах.
— Привет, ведьмак! Ну и видок у тебя! С этой разбитой мордой! Я сейчас лопну со смеху!
— Здравствуй, Лютик. Я тоже рад тебя видеть.
— Что здесь происходит? — Мужчина с благородными чертами лица упер руки в бока. — Ну? Что с вами? Доложить по форме! Немедленно!
— Этот! — комендантша вытряхнула из ушей остатки подливки и обвиняюще указала на Геральта.
— Он виноват, милостивый господин инстигатор! Скандалил тут и орал, а потом драться полез. А все из-за мечей каких-то со склада, на которые не имел расписки. Гоншорек подтвердит… Эй, Гоншорек, что ты там в углу корчишься? Усрался что ли? Пошевеливай задницей, встань, скажи уважаемому господину инстигатору… Эй! Гоншорек! Чегой-то ты?
Достаточно было присмотреться внимательнее, чтобы понять, что случилось с Гоншореком. Не нужно было щупать пульс, достаточно было лишь взглянуть на белое, как мел, лицо. Гоншорек был мертв. Обыкновенно и просто умер.

*****

— Мы организуем расследование, господин из Ривии, — сказал Феррант де Леттенхоф, инстигатор королевского трибунала, — поскольку вы подаете официальную жалобу и иск, мы вынуждены его организовать, таков закон. Мы допросим всех, кто во время вашего ареста и в суде имели доступ к вашим вещам. И арестуем подозреваемых…
— Тех же, что обычно?
— Простите?
— Ничего, ничего.
— Ну так вот. Дело наверняка будет раскрыто, а виновный в краже мечей будет привлечен к ответственности. Если кража действительно имела место. Я ручаюсь, что мы разрешим этот вопрос и узнаем всю правду. Раньше или позже.
— Хотелось бы раньше, — ведьмаку не слишком нравился тон инстигатора, — для меня мои мечи — это способ существования, я не могу без них выполнять свою работу. Я знаю, что моя профессия многими воспринимается скверно, а лично я часто страдаю от предвзятого отношения. Основанного на предубеждениях, предрассудках и ксенофобии. Я надеюсь, что этот факт никоим образом не повлияет на расследование.
— Не повлияет, — сухо ответил Феррант де Леттенхоф. — Ибо у нас здесь господствует правосудие.
Когда помощники вынесли тело покойного Гоншорека, по приказу инстигатора произвели ревизию хранилища оружия и всей конторки. Как не трудно было догадаться, ведьмачьих мечей там не осталось и следа. А все косящаяся на Геральта комендантша стражи показала им подставку с острым стержнем, на который покойник насаживал копии выданных депозитарных расписок. Среди этих квитанций моментально отыскалась выданная ведьмаку. Комендантша пролистала журнал учета и минуту спустя подсунула им его под носы.
— Прошу, — торжествующе сказала она, — как видите, расписка в получении. Подпись: Герланд из Рыбли. Говорила же я, что ведьмак был здесь и сам свои мечи забрал. А теперь брешет, верно, чтобы компенсацию отхватить! Это из-за него Гоншорек копыта отбросил! От перенапрягу желчью захлебнулся и удар его хватил.
Но, ни она, ни кто-либо из других стражниц не решилась, однако, подтвердить, что кто-то из них действительно видел Геральта во время получения оружия.
Прозвучало объяснение, что, мол, вечно здесь кто-нибудь крутится, а они были заняты, потому как ели.
Над крышей здания суда кружили чайки, пронзительно вереща. Ветер отогнал на юг грозовую тучу над морем. Вышло солнце.
— Хотел бы заранее предостеречь, — сказал Геральт, — что на мои мечи наложены сильные чары. Только ведьмаки могут к ним прикасаться, у других они отбирают жизненные силы. Проявляется это главным образом в потере мужских сил. То есть, половом бессилии. Полном и постоянном.
— Будем иметь это в виду, — кивнул головой инстигатор. — Однако, я попросил бы вас пока что не покидать города. Я готов закрыть глаза на инцидент в кордегардии, в конце концов инциденты случаются там регулярно, сударыни стражницы довольно легко поддаются эмоциям. А поскольку Юлиан… То есть господин Лютик ручается за вас, я уверен, что ваше дело в суде разрешится благополучно.
— Мое дело, — прищурил глаза ведьмак, — есть ничто иное как притеснение. Преследование, на почве предубеждений и нежелания…
— Будут рассмотрены все улики, — отрезал инстигатор, — и на их основании будет начато следствие. Как того требует правосудие. То самое, благодаря которому вы на свободе. Под залог, а значит условно. И вам, господин из Ривии, надлежит соблюдать эти условия.
— Кто внес этот залог?
Феррант де Леттенхоф прохладно отказался раскрыть инкогнито ведьмачьего доброжелателя, попрощался и в сопровождении помощников удалился в сторону входа в здание суда. Лютик только этого и ждал. Едва они миновали рынок и вошли в переулок, выложил все, что знал.
— Настоящая полоса неудачного стечения обстоятельств, дружище Геральт. И злополучных инцидентов. А что касаемо залога, то заплатила его за тебя некая Литта Нейд, среди своих известная как Коралл, по цвету помады для губ, каковой она пользуется. Это чародейка, которая выслуживается перед Белогуном, здешним корольком. Никак не возьму в толк, для чего она это сделала. Потому что ведь не кто иной, как именно она отправила тебя за решетку.
— Что?
— Говорю же. Это Коралл на тебя донесла. Это-то как раз никого не удивило, широко известно, что у чародеев имеется на тебя зуб. А тут внезапно сенсация: чародейка ни с того ни с сего платит залог и вызволяет тебя из темницы, в которую сама же тебя и упекла. Весь город…
— Широко известно? Весь город? О чем ты еще болтаешь, Лютик?
— Я использую метафору и перифраз. Не делай вид, что не понял, ты ведь меня знаешь. Ясное дело, что не «весь город», а лица исключительно немногочисленные и хорошо осведомленные, будучи близкими к влиятельным кругам.
— И ты стало быть тоже один из них?
— Угадал. Феррант мой кузен, сын брата моего отца. Я прибыл сюда к нему с визитом как к родственнику. И узнал о твоей афере. Я немедленно за тебя вступился, можешь в этом не сомневаться. Поручился за твою порядочность. Рассказал о Йеннифэр…
— Благодарю сердечно.
— Оставь свой сарказм. Я был вынужден о ней рассказать, дабы разъяснить кузену, что тутошняя магичка порочит тебя и чернит от ревности и зависти. Что это обвинение — фальшивка, что ты никогда бы не опустился до финансовых махинаций. И вследствие моего заступничества Феррант де Леттенхоф, королевский инстигатор, судебный исполнитель наивысшего чина, уже убежден в твоей невиновности…
— У меня такого впечатления не сложилось, — сказал Геральт. — Скорее наоборот. Я чувствую, что он мне не доверяет. Ни в деле о мнимых хищениях, ни в деле исчезновения мечей. Слышал, что он говорил о доказательствах? Доказательства для него фетиш. Потому доказательством махинации служит донос, а доказательством мистификации с кражей мечей подпись Герланда из Рыбли в журнале. Да еще мина, с которой он предостерегал меня не покидать город…
— Ты судишь о нем предвзято, — заявил Лютик. — Я знаю его лучше, чем ты. То, что я за тебя ручаюсь, для него стоит больше, чем дюжина дутых доказательств. А предостерегал правильно. Почему, как ты думаешь, мы оба, он и я, отправились в кордегардию? Чтобы предостеречь тебя от совершения глупостей! Кто-то, говоришь, впутывает тебя в это дело, фабрикует липовые доказательства? Тогда не давай им в руки неопровержимых доказательств. Именно таким был бы побег.
— Может ты и прав, — согласился Геральт. — Но инстинкт подсказывает мне нечто другое. Возможно лучше дать драпака, прежде чем меня здесь полностью обложат. Сперва арест, потом залог, теперь вот мечи… Что будет следующим? Черт возьми, без меча чувствую себя как… Как улитка без панциря.
— Чересчур переживаешь, на мой взгляд. Мало здесь что ли магазинов? Махни рукой на те мечи и купи себе другие.
— А если б у тебя украли твою лютню? Добытую, как я помню, при весьма драматических обстоятельствах? Ты не жалел бы о ней? Махнул бы рукой? И пошел бы купить себе другую в магазине за углом?
Лютик рефлекторно сжал ладони на лютне и оглянулся вокруг встревоженным взглядом. Никто из числа прохожих на потенциального грабителя музыкальных инструментов, однако, не походил и нездоровой заинтересованности к его уникальной лютне не проявлял.
— Ну да, — вздохнул он. — Понимаю. Так же как моя лютня, твои мечи тоже лучшие в своем роде и незаменимые. К тому же… как ты говорил? Зачарованные? Вызывающее магическую импотенцию… Проклятье, Геральт! И ты только теперь мне это говоришь? Я ведь часто пребывал в твоей компании, эти мечи были от меня на вытянутую руку! А порой и ближе! Теперь все ясно, теперь я понимаю… Я в последнее время имел, мать их, некоторые трудности…
— Успокойся. Это ерунда про импотенцию. Я выдумал это только что, в надежде, что сплетня разойдется. И вор испугается…
— Так испугается, что утопит твои мечи в навозной куче, — трезво констатировал бард, слегка побледнев. — И никогда ты их не вернешь. Положись лучше на моего кузена Ферранта. Он служит здесь инстигатором много лет, у него целая армия шерифов, агентов и шпиков. Найдут вора вмиг, вот увидишь.
— Если он все еще здесь, — заскрежетал зубами ведьмак. — Он мог смыться, пока я сидел в тюрьме. Как ты говоришь, зовут эту чародейку, благодаря которой я туда попал?
— Литта Нейд, по прозвищу Коралл. Я догадываюсь, что ты намереваешься делать, приятель. Но не знаю, лучший ли это замысел. Она чародейка. Колдунья и женщина в одном лице, словом, особь иного вида, того который не поддается рациональному познанию, функционирующая согласно непонятным для обычных мужчин механизмам и принципам. Впрочем, что я тебе рассказываю, сам хорошо об этом знаешь. Ты ведь имеешь в этом вопросе пребогатейшую экспериенцию… Что это за шум?
Бесцельно шатаясь по улицам, они очутились в окрестностях площадки где беспрестанно раздавался стук молотков. Здесь, как оказалось, работала большая бондарная мастерская. На этой же улице, под навесом, громоздились ровными штабелями высушенные бондарные клепки. Отсюда, доставляемые босыми подростками, клепки попадали на столы, где их крепили на специальных козлах и обрабатывали скобелями.
Обработанные клепки отправлялись к другим ремесленникам, а те отделывали их на длинных строгальных скамьях, стоя над ними верхом, по щиколотки в стружке. Готовые клепки попадали в руки бондарей, которые складывали их воедино. Геральт с минуту наблюдал, как под натиском замысловатых тисков и закручиваемых винтами зажимов возникает остов бочки, тотчас же скрепляемый при помощи набиваемых на изделие железных обручей.
Там же на улице валил пар из больших котлов, в которых бочки шпарили. Изнутри мастерской, со двора, долетал запах обожженной в огне древесины, там бочки закалялись перед дальнейшей обработкой.
— Всякий раз как вижу бочку, — объявил Лютик, — хочется пива. Идем за угол. Знаю я там один славный кабак.
— Иди сам. Я навещу чародейку. Кажется, я знаю кто она, я уже ее видел. Где мне ее найти? Не кривляйся, Лютик. Сдается мне, именно она источник и первопричина моих проблем. Я не буду ожидать развития событий, а пойду и спрошу прямо.
Я не могу вечно торчать в этом городишке. Хоть бы потому, что с деньгами у меня совсем худо.
— От этого, — гордо вымолвил трубадур, — мы найдем ремедиум. Я поддержу тебя финансово… Геральт? Что происходит?
— Вернись к бондарне и принеси мне клепку.
— Что?
— Принеси мне клепку. Быстро.
Улочку загородили трое могучих амбалов с отвратными, заросшими и не мытыми рожами. Один, плечистый, почти квадратный, держал в руке окованную палку, толстую, как рукоять от якорной лебедки. Другой, в кожухе мехом наружу, нес тесак, а за поясом держал абордажный топорик. Третий, смуглый как матрос, был вооружен длинным и паскудно выглядящим ножом.
— Эй, ты там, ривский смердяк! — начал квадратный. — Как ты себя чуешь без мечей за спиной? Будто на ветру с голой жопой, а?
Геральт не поддержал дискуссии. Он ждал. Слышал, как Лютик ссорится с бондарями из-за клепки.
— Нету у тебя уж боле клыков, паршивец, ядовитая ведьминская гадина, — тянул квадратный, из всей тройки явно наиболее умелый в ораторском искусстве. — Гада без клыков никто не забоится! Потому как он что тот червяк иль еще какая минога глистоватая. Мы такую мерзость берем и сапогами в труху давим. Чтобы не посмела боле в наши города приходить, меж добрых людей шастать. Не будешь ты, падаль, наших улиц слизью своей поганить! Бей его, парни!
— Геральт! Лови!
Он поймал в полете брошенную ему клепку, отскочил от удара палки, врезал квадратному сбоку по голове, закружился, треснул бандита в кожухе в локоть, тот крикнул и уронил тесак. Ведьмак ударил его в сгиб колена и повалил, тут же развернулся в сторону и ударил клепкой в висок. Не дожидаясь, пока бандит упадет, и не прерывая движения, снова увернулся от палки квадратного, влупил ему по сжатым на рукояти пальцам.
Квадратный заревел от боли и уронил палку, а Геральт ударил его поочередно в ухо, по ребрам и в другое ухо. А потом пнул в промежность, с размаху. Квадратный упал и сделался круглым, свернувшись, корчась и тыкаясь в землю лицом.
Смуглый, самый высокий и быстрый из тройки, заплясал вокруг ведьмака. Ловко перебрасывая нож из руки в руку, атаковал на согнутых ногах, размахивая крест накрест. Геральт без труда избегал взмахов, отступал, ожидал, пока он удлинит шаг. А когда это произошло, размашистым ударом клепки отразил нож, пируэтом обогнул нападавшего и ударил его в затылок.
Головорез упал на колени, а ведьмак треснул его в правую почку. Треснутый завыл и вытянулся, и тогда ведьмак ударил его клепкой пониже уха, в нерв. Известный медикам как околоушное сплетение.
— Ой-ей, — сказал он, стоя над извивающимся, задыхающимся и давящимся от крика, — это должно быть больно.
Бандит в кожухе вытянул из-за пояса топорик, но не вставал с коленей, неуверенный, что ему делать. Геральт развеял его сомнения, врезав клепкой по шее.
К улочке, расталкивая толпящихся зевак, сбегались кнехты из городской стражи. Лютик успокаивал их, ссылаясь на связи, лихорадочно объяснял, кто был нападавшим, а кто действовал в целях самообороны. Ведьмак жестами подозвал барда.
— Проследи, — пояснил он, — чтобы этих сволочей связали. Повлияй на кузена инстигатора, чтобы как следует их прижал. Либо они сами причастны к краже мечей, либо кто-то их нанял. Они знали, что я безоружен, потому и отважились напасть. Клепку отдай бондарям.
— Я был вынужден купить эту клепку, — признался Лютик. — И как видно не зря. Неплохо, как я вижу, ты владеешь этой дощечкой. Тебе следует ее носить с собой.
— Я иду к чародейке. С визитом. Я должен к ней идти с клепкой?
— На чародейку, — поморщился бард, — понадобилось бы что-нибудь потяжелее, факт. Например, оглобля. Один мой знакомый философ говаривал: идя к женщине, не забудь взять с собой…
— Лютик.
— Ладно, ладно, я объясню тебе, как попасть к магичке. Но сперва, если я могу посоветовать…
— Ну?
— Посети баню. И цирюльника.

перевод: Леонид Таубес, Галина Синеокая, Александр Рубин

    Берегитесь разочарований, ибо впечатления бывают ошибочны. Вещи редко бывают такими, какими кажутся. А женщины — никогда. (Лютик. Полвека поэзии)

Вода в чаше фонтана завертелась и забурлила, разбрызгивая золотистые капельки. Чародейка Литта Нейд, по прозвищу Коралл вытянула руку и произнесла стабилизирующее заклинание. Поверхность воды разгладилась, будто политая маслом, запульсировала вспышками. Образ, изначально нечеткий и туманный, приобрел резкость и перестал дрожать, стал ясным и отчетливым, несмотря на то, что был немного размыт движением воды. Коралл наклонилась. В воде она видела Рынок Специй — главную улицу города. И шагающего по улице беловолосого мужчину. Чародейка вгляделась. Она наблюдала. Искала подсказки. Какие-то подробности. Детали, которые позволили бы ей точно оценить происходящее. И предвидеть, что произойдет.
О том, что такое настоящий мужчина, Литта имела выработанное мнение, сформированное годами опыта. Она умела распознать истинного мужчину во множестве более или менее удачных имитаций. По крайней мере, ей не нужно было прибегать с этой целью к физическому контакту, каковой способ тестирования мужественности она, как и остальные чародейки, считала не только банальным, но и вводящим в заблуждение и ведущим по ложному пути. Непосредственная дегустация, как выяснила чародейка после серии опытов, может и является в какой-то мере пробой вкуса, но слишком часто оставляет неприятное послевкусие. Вызывает несварение. Изжогу. А иногда и рвоту.
Литта могла разглядеть настоящего мужчину издалека, на основании точных и, казалось бы, незначительных предпосылок. Настоящий мужчина, как выяснила на практике чародейка, обожает рыбалку, но исключительно на искусственную наживку. Собирает фигурки солдатиков, эротические рисунки и собственноручно сделанные модели парусников, в том числе и помещенные в бутылки, а в пустых бутылках из-под дорогих напитков в его хозяйстве никогда нет недостатка. Он умеет отлично готовить, у него получаются истинные шедевры кулинарного искусства. Ну и, в целом говоря, сам его вид вызывает желание.
Ведьмак Геральт, о котором чародейка много слышала, о котором получила кучу информации, и которого, собственно, видела в воде бассейна соответствовал, как ей казалось, только одному из вышеупомянутых условий.
— Мозаик!
— Я здесь, госпожа магистр.
— У нас будет гость. Чтобы мне все было готово, и на уровне. Но сначала принеси мне платье.
— Цвета чайной розы? Или морской воды?
— Белое. Он носит черное, устроим ему противовес. И туфельки, выбери что-нибудь под цвет платья, но не менее, чем с четырехдюймовой шпилькой. Не могу позволить, чтобы он смотрел на меня слишком свысока.
— Госпожа магистр… То белое платье…
— Ну?
— Оно такое…
— Скромное? Без украшений и рюшечек? Эх, Мозаик, Мозаик. Неужели ты никогда не научишься?

* * * * *

При входе его молча встретил грузный и пузатый верзила со сломанным носом и маленькими поросячьими глазками. Он оглядел Геральта с головы до ног и еще раз в обратном направлении. После чего отошел в сторону, давая знак, что можно войти.
В прихожей ждала девушка с гладко зачесанными, даже прилизанными волосами. Без слов, одним жестом она пригласила его внутрь.
Геральт вошел в поросший цветами внутренний дворик с плещущимся фонтаном внутри. В центре фонтана стояла мраморная статуэтка, изображающая обнаженную танцующую девушку, даже скорее девочку, учитывая малоразвитые вторичные половые признаки. Кроме того, что она вышла из-под резца мастера, статуэтка обращала на себя внимание еще одной деталью: с цоколем ее соединяла только одна точка — большой палец ноги. Никоим образом, оценил ведьмак, эту конструкцию не удалось бы сделать устойчивой без помощи магии.
— Геральт из Ривии. Здравствуй. Прошу.
Для того чтобы считаться классически красивой, чародейка Литта Нейд имела слишком резкие черты лица. Румяна персикового цвета, которыми были слегка покрыты ее скулы, сглаживали эту остроту, но не скрывали ее. Подчеркнутые коралловой помадой губы имели идеальную форму. Даже слишком идеальную. Но дело было не в этом.
Литта Нейд была рыжая. Классически и натурально рыжая.
Богатая оттенками, светло-ржавая рыжина ее волос, вызывала ассоциации с летним мехом лисы. Геральт был полностью убежден, что если поймать рыжую лису и посадить рядом с Литтой, обе были бы одной масти и их невозможно было бы различить. А когда чародейка двигала головой, в рыжине вспыхивали более светлые, желтоватые акценты, точно как в лисьей шерсти. Рыжина этого типа, как правило, сопровождалась веснушками, и, как правило, веснушек этих было в избытке. Однако, у Литты их не было вообще.
Геральт ощутил беспокойство, забытое и уснувшее было, но внезапно просыпающееся где-то в глубине души. Странная и труднообъяснимая склонность к рыжеволосым женщинам была в его природе и пару раз этот цвет волос уже подтолкнул его к совершению глупостей. Посему следовало остерегаться, и ведьмак твердо решил так и делать. Впрочем, задача была для него несложной. Прошел год с того времени, как совершение глупостей подобного рода перестало его искушать.
Возбуждающий рыжий цвет волос был не единственной привлекательной чертой чародейки. Снежно-белое платье было скромным и абсолютно без украшений, и это имело свою цель, цель точную, и, безо всяких сомнений, намеренную. Простота не рассеивала внимания смотрящего, сосредотачивая его на привлекательной фигуре.
И на глубоком декольте. Кратко говоря, в иллюстрированном издании «Хорошей Книги» пророка Лебеды Литта Нейд успешно могла бы позировать для гравюры, открывающей главу «О похоти нечистой».
Говоря еще более кратко, Литта Нейд была женщиной, с которой только полный идиот мог связаться дольше, чем на двое суток. Интересным был тот факт, что именно за такими женщинами, как правило, бегали толпы мужчин, склонных ко вступлению в долгосрочные отношения.
Она пахла фрезией и абрикосом.
Геральт поклонился, после чего притворился, что статуэтка в фонтане интересует его больше, чем фигура и декольте чародейки.
— Прошу, — повторила Литта, указывая на стол с малахитовой столешницей и два плетеных кресла.
Она подождала, пока он сядет, и села сама, являя миру изящную лодыжку и туфельку из кожи ящерицы.
Ведьмак притворился, что все его внимание привлекают графины и блюдо с фруктами.
— Вина? Это Нурагус из Туссента, на мой взгляд, интереснее, чем знаменитое Эст-Эст. Есть еще Кот-де-Блессюр, если предпочитаешь красное. Налей нам, Мозаик.
— Спасибо. — Ведьмак принял из рук прилизанной девушки чашу, улыбнулся ей. — Мозаик. Красивое имя.
В ее глазах ведьмак заметил ужас.
Литта Нейд поставила чашу на стол. Со стуком, который должен был привлечь его внимание.
— Что же, — мотнула она головой и рыжими локонами, — привело знаменитого Геральта из Ривии в мою скромную обитель? Умираю от любопытства.
— Ты заплатила за меня залог, — сказал ведьмак с намеренной сухостью в голосе. — Поручилась, значит. Благодаря твоей щедрости я вышел из тюрьмы. В которую попал тоже благодаря тебе. Правда? Это из-за тебя я провел в камере неделю?
— Четыре дня.
— Четверо суток. Хотелось бы, если возможно, узнать причины, которыми ты руководствовалась. Обе.
— Обе? — Чародейка подняла брови и чашу. — Есть только одна. Одна и та же.
— Ага. — Ведьмак делал вид, что посвящает все внимание Мозаик, слоняющейся по противоположной стороне дворика. — По той самой причине, по которой донесла на меня и упекла в каталажку, ты меня потом из этой самой каталажки вытащила?
— Браво.
— Тогда спрошу — зачем?
— Чтобы доказать тебе, что я могу это сделать.
Ведьмак глотнул вина, которое на самом деле было превосходным.
— Ты доказала, — кивнул Геральт, — что можешь. В принципе, ты могла бы мне это просто сообщить, встретив, например, на улице. Я бы поверил. Однако ты хотела сделать по-другому и более убедительно. Поэтому спрошу — что дальше?
— Сама над этим размышляю. — Чародейка хищно взглянула на него из-под ресниц. — Но пусть все идет так, как должно. Пока скажем так, я действую от имени и на пользу некоторых своих собратьев. Чародеев, которые имеют на тебя определенные планы. Означенные чародеи, которым известны мои дипломатические способности, посчитали меня лицом, подходящим для того, чтобы об их планах тебя уведомить. На данный момент это все, что я могу тебе сообщить.
— Это очень мало.
— Ты прав. Однако, на данный момент, и мне стыдно в этом признаваться, я сама знаю не больше твоего. Я не ожидала, что ты так быстро появишься, что так рано узнаешь, кто внес за тебя залог. Это должно было, как меня уверяли, остаться в тайне. Когда буду знать больше — сообщу больше. Будь терпелив.
— А дело о моих мечах? Это элемент той же игры? Этих тайных чародейских планов? Или очередное доказательство того, на что ты способна?
— Мне ничего не известно о твоих мечах, что бы это ни значило и чего бы ни касалось.
Ведьмак не поверил до конца, однако не стал продолжать тему.
— Твои собратья-чародеи, — сказал он, — в последнее время наперегонки демонстрируют мне свою антипатию и враждебность. Из шкуры лезут, чтобы докучать мне и испортить жизнь. В каждой неприятности, которая случается со мной, я вправе искать отпечатки их пальцев. Полоса несчастных случаев… Меня бросают в тюрьму, потом выпускают, потом сообщают, что имеют на мой счет планы. Что твои собратья выдумают на этот раз? Боюсь даже строить догадки. А ты, весьма дипломатично, признаю, советуешь мне быть терпеливым. Но ведь у меня нет выхода. Я и так вынужден ожидать, пока возбужденное из-за твоего доноса дело попадет на рассмотрение.
— Но в то же время, — улыбнулась чародейка, — ты можешь в полной мере пользоваться свободой и наслаждаться ее благами. Перед судом ты будешь отвечать как свободный человек. Если дело вообще попадет на рассмотрение, что еще совсем не факт. А даже если и попадет, то, поверь мне, тебе не о чем волноваться. Доверься мне.
— С доверием, — ведьмак улыбнулся в ответ, — могут возникнуть трудности. Начинания твоих собратьев в последнее время сильно подорвали мое доверие. Но я постараюсь. А сейчас пойду уже. Дабы доверять и терпеливо ждать. Разреши откланяться.
— Погоди кланяться. Еще минуту. Мозаик, вино.
Чародейка сменила позу, сидя в кресле. Ведьмак и дальше упрямо делал вид, что не замечает видимого в разрезе платья колена и бедра.
— Что ж, — спустя мгновение произнесла чародейка, — нечего ходить вокруг да около. Ведьмаки никогда не пользовались расположением в нашем сообществе, но нам было достаточно вас игнорировать. Так было до определенного момента.
— До момента, — ведьмак был по горло сыт, — когда я связался с Йеннифэр.
— Как раз нет, ошибаешься, — чародейка вперила в него глаза цвета нефрита. — Даже дважды. Во-первых, это не ты связался с Йеннифэр, а она с тобой. Во-вторых, ваша связь мало кого раздражала, среди нас замечались и более экстравагантные поступки. Поворотной точкой было ваше расставание. Когда же это случилось? Год назад? Ах, как же быстро летит время…
Коралл сделала эффектную паузу, ожидая его реакции.
— Ровно год назад, — продолжила она, когда стало понятно, что реакции не будет, — часть сообщества… не слишком большая, но влиятельная… соизволила обратить на тебя внимание. Не всем было ясно, что же, собственно, между вами произошло. Одни из нас считали, что это Йеннифэр, очнувшись, порвала с тобой и прогнала прочь.
Другие брали на себя смелость предполагать, что это ты, прозрев, дал ей от ворот поворот и сбежал к черту на рога. В итоге, помнится мне, ты стал предметом интереса. И, как ты сам правильно заметил, антипатии. Даже больше, были такие, кто хотел тебя как-то наказать. К счастью для тебя, большинство решило, что игра не стоит свеч.
— А ты? К которой части принадлежала ты?
— К той, — Литта скривила коралловые губы, — которую твоя любовная интрижка, представь себе, не более чем развлекала. Иногда смешила. Иногда обеспечивала настоящие азартные развлечения. Лично я тебе, ведьмак, обязана значительным притоком наличных. Мы спорили, сколько ты выдержишь с Йеннифэр, ставки были высоки. Моя, как оказалось, была ближе всех к истине. И я сорвала куш.
— В таком случае будет лучше, если я уйду. Я не должен навещать тебя, нас вообще не должны видеть вместе. Иначе подумают, что мы сфальсифицировали пари.
— Тебя волнует, что подумают?
— Мало. А твой выигрыш меня радует. Я намеревался вернуть тебе пятьсот крон, которые ты заплатила в качестве залога. Но раз ты сорвала куш, ставя на меня, то я больше не чувствую себя обязанным. Одно другого стоит.
— Упоминание о возвращении залога, — в зеленых глазах Литты появился злой блеск, — не означает, надеюсь, намерения выбраться из города и сбежать? Не дожидаясь решения суда? Нет, нет, ты не имеешь и не можешь иметь такого намерения. Отлично ведь знаешь, что подобное намерение обеспечило бы тебе возвращение за решетку. Знаешь же, правда?
— Ты не должна доказывать мне, на что способна.
— Хотела бы я, чтобы это было не нужно, говорю, положа руку на сердце.
Чародейка положила руку на декольте, явно желая привлечь туда его взгляд. Ведьмак сделал вид, что не заметил, снова взглянул в сторону Мозаик. Литта фыркнула.
— Что же касается разделения выигрыша, — сказала чародейка, — то ты прав. Я должна тебе. Не осмелюсь предлагать деньги, но… что скажешь на неограниченный кредит в «Natura Rerum»? На время твоего пребывания здесь? Из-за меня твой предыдущий визит в аустерию закончился, не успев начаться, так что…
— Нет, спасибо. Ценю желание и намерение, благодарю, но нет.
— Уверен? Что же, вижу, что уверен. Я не должна была вспоминать о… том, что отправила тебя в тюрьму. Ты меня спровоцировал. И задурил голову. Твои глаза, эти странные глаза мутанта, на первый взгляд такие искренние, все время блуждают. И обманывают. Ты неискренен, о, нет. Знаю, знаю, из уст чародейки это звучит как комплимент. Ты же это хотел сказать, правда?
— Браво.
— А хватило бы тебя на искренность, если бы я ее потребовала?
— Если бы ты ее попросила.
— Ах. Ну, пусть так. Тогда прошу. Почему именно Йеннифэр? Она, никто другой? Можешь это объяснить? Назвать?
— Если это предмет очередного пари…
— Это не предмет пари. Почему именно Йеннифэр из Венгерберга?
Мозаик появилась, как тень. С новым графином и печеньем. Геральт посмотрел ей в глаза. Девушка немедленно отвернулась.
— Почему Йеннифэр? — повторил ведьмак, глядя во все глаза на Мозаик. — Почему именно она? Искренне скажу: не знаю. Есть такие женщины. Хватает единственного взгляда…
Мозаик разомкнула губы, легко махнула головой. С отрицанием и удивлением. Она знала и умоляла, чтобы он остановился. Но он зашел уже слишком далеко в своей игре.
— Есть женщины, — взгляд Геральта и дальше блуждал по фигуре девушки, — которые притягивают. Как магнит. От которых глаз не оторвать…
— Оставь нас, Мозаик, — в голосе Литты слышался скрежет льдины, трущейся о железо. — А тебя, Геральт из Ривии, благодарю. За визит. За терпение. И за искренность.

перевод: Леонид Таубес, Галина Синеокая, Александр Рубин

ГЛАВА ШЕСТАЯ

    Меч ведьмачий (фиг. 40) тем характерен, что является как бы совокупностью других мечей, квинтэссенцией всего наилучшего в другом оружии. Первоклассная сталь и метод ковки краснолюдских металлургов и кузнецов, придают клинку не только легкость, но и чрезвычайную гибкость. Заточен ведьмачий меч также краснолюдским методом, методом, к тому же, тайным, и который тайным на века останется, потому что горные карлики о своих секретах пекутся весьма. Мечом же заточенным краснолюдами, подброшенный в воздух шелковый платок надвое рассечь можно. Подобные трюки, как известно со слов очевидцев, своими мечами ведьмаки вытворять умели.

Короткая утренняя гроза и дождь освежили воздух ненадолго, вскоре принесенная бризом из Пальмиры вонь отходов, горелого жира и тухлой рыбы стала надоедать вновь.

Геральт переночевал на постоялом дворе у Лютика. Занимаемая бардом комнатка была уютной. В буквальном смысле: чтобы добраться до койки, надо было крепко прижаться к стене. К счастью, на койке помещались двое и на ней удалось поспать, хотя она адски трещала, а матрац, набитый сеном был сильно утрамбован приезжими купцами, известными любителями интенсивного внебрачного секса.

Геральту, невесть к чему, ночью приснилась Литта Нейд.

Завтракать отправились на ближайший рынок, в закусочную, где, как успел выяснить бард, подавали невероятные сардины. Лютик угощал. Геральт не спорил. В конце концов, часто бывало наоборот, когда Лютик, будучи без гроша, пользовался его щедростью.

Уселись за грубо обстроганным столом и принялись за прожаренные до хруста сардины, которые принесли им на деревянном блюде, большом, как колесо от тачки. Лютик, как заметил ведьмак, время от времени боязливо озирался. И замирал, когда ему казалось, что какой-то прохожий слишком навязчиво к ним присматривается.

— Думаю, следовало бы, — пробурчал он, наконец, — однако, обзавестись тебе каким-нибудь оружием. И носить его на виду. Стоило бы вынести урок из вчерашнего происшествия, не считаешь? О, глянь, видишь, там выставлены щиты и кольчуги? Это оружейная мастерская. Мечи там тоже имеются, не иначе.

— В этом городе, — Геральт обгрыз хребет сардины и выплюнул плавник, — оружие под запретом, у приезжих оружие отбирают. Похоже, что только бандиты могут здесь расхаживать вооруженными.

— Могут и расхаживают. — Бард движением головы указал на проходящего рядом здоровяка с большим бердышом на плече. — Но в Кераке запреты издает, следит за их исполнением и наказывает за их нарушение Феррант де Леттенхоф, являющийся, как ты знаешь, моим двоюродным братом. А поскольку кумовство является священным законом природы, то здешними запретами мы оба можем пренебрегать. Настоящим утверждаю наше право на владение и ношение оружия. Закончим завтракать и пойдем покупать тебе меч. Милсдарыня хозяйка! Замечательная у вас рыбка! Пожалуйста, зажарьте еще десяток!

— Ем эти сардины, — Геральт выбросил обгрызанный хребет, — и убеждаюсь, что потеря мечей есть ничто иное как наказание за алчность и снобизм. За то, что захотелось мне роскоши. Подвернулась работа поблизости, задумал таким образом попасть в Керак и попировать в «Natura Rerum», трактире, о котором твердят по всему свету. А стоило бы где-нибудь в другом месте съесть супа с потрохами, капусты с горохом или рыбной похлебки…

— Между прочим, — Лютик облизал пальцы, — эта «Natura Rerum», хоть и заслуженно славится своей кухней, является лишь одним из многих мест. Здесь есть заведения, где потчуют не хуже, а бывает, что и лучше. Хотя бы «Шафран и Перец» в Горс Велене или «Hen Cerbin» в Новиграде, с собственной пивоварней. Или «Сонатина» в Цидарисе, недалеко отсюда, где самые лучшие морепродукты на всем побережье. «Риволи» в Мариборе и тамошний глухарь по-брокилонски, нашпигованный салом, вкуснотища. «Жернова» в Альдерсберге и их знаменитая корейка из зайца со сморчками а-ля король Видмон. «Хофмайер» в Хирунде, эх, попасть бы туда осенью, в Саовину, на печеного гуся в грушевом соусе… Или «Два Вьюна», в нескольких милях за Ард Каррайгом, обычная корчма на перепутье, а подают лучшие свиные рульки, какие я ел в жизни… Ха! Глянь, кто к нам пожаловал. Легок на помине! Привет, Феррант… То есть, хмм… господин инстигатор…

Феррант де Леттенхоф подошел к ним, жестом приказывая свите, чтобы остались на улице.

— Юлиан. Господин из Ривии. Я прибыл с известиями.

— Не скрою, — ответил Геральт, — что я уже беспокоился. Какие показания дали преступники? Те, которые вчера напали на меня, пользуясь тем, что я был безоружен? Они говорили об этом громко и совершенно открыто. Это доказывает, что они замешаны в краже моих мечей.

— Доказательств этому, к сожалению, не достаточно, — пожал плечами инстигатор, — эти трое задержанных — обычные отбросы, к тому же не слишком смышленые. Напасть осмелились, это правда, из-за того, что ты был безоружен. Слух о краже разошелся неимоверно быстро, заслуга в этом, полагаю, дам из кордегардии. И тут же нашлись желающие… Что, впрочем, не удивительно. Ты не принадлежишь к лицам особенно почитаемым… И не заботишься о репутации и популярности. Будучи под арестом избил сокамерников…

— Ясно, — кивнул головой ведьмак, — это все моя вина. Те вчерашние тоже пострадали. Не жаловались они? Не обратились за возмещением ущерба?

Лютик засмеялся, но тут же умолк.

— Свидетели вчерашнего происшествия, — жестко сказал Феррант де Леттенхоф, — дали показания, что этих троих избили бондарной клепкой. И что избили необыкновенно жестоко. Так жестоко, что один из их… испачкал себя.

— Это наверняка от волнения.

— Били их, — инстигатор не изменил выражений лица, — даже тогда, когда они уже были повержены и не представляли угрозы. А это означает превышение пределов необходимой самообороны.

— А я не боюсь. У меня хороший адвокат.

— Может, сардинки? — прервал тягостное молчание Лютик.

— Должен сообщить, — сказал, наконец, инстигатор, — что расследование продолжается. Вчерашние арестованные к краже мечей отношения не имеют. Мы допросили нескольких лиц, которые могли быть причастны к преступлению, но доказательств не нашли. Информаторы не смогли дать ни одной зацепки. Известно, однако… и это главное, почему я пришел… что слух о мечах вызвал переполох среди местной преступности. Вроде бы даже появились приезжие, жаждущие испытать себя против ведьмака, особенно невооруженного. Рекомендую сохранять бдительность. Я не могу исключить очередных инцидентов. Я также не уверен, Юлиан, что в этой ситуации компания господина из Ривии…

— В компании Геральта, — боевито прервал трубадур, — я бывал в намного более опасных местах и ситуациях, с какими здешняя шпана и рядом не валялась. Обеспечь нам, кузен, если ты находишь это целесообразным, вооруженный эскорт. Для отпугивающего эффекта. Потому что когда мы с Геральтом зададим трепку очередному трусливому отребью, то начнется скулеж о превышении пределов необходимой самообороны.

— Если это действительно отребье, — сказал Геральт. — А не профессиональные убийцы, нанятые кем-то за деньги. Рассматривает ли следствие такой вариант?

— Во внимание приняты все возможные варианты, — отрезал Феррант де Леттенхоф. — Следствие будет продолжено. Эскорт я предоставлю.

— Мы рады.

— Всего доброго. Желаю удачи.

Над крышами города кричали чайки.
*

От визита к оружейнику, как оказалось, толку не было никакого. Геральт бросил беглый взгляд на предложенные мечи. Когда же узнал их цены, пожал плечами и без единого слова покинул магазин.

— Я думал, — Лютик присоединился на улице, — что мы договорились. Ты должен был купить хоть что-нибудь, лишь бы не выглядеть беззащитным!

— Я не буду тратить деньги на что-нибудь. Даже если это твои деньги. Это был хлам, Лютик. Примитивные мечи массового изготовления. И парадные придворные мечики, годящиеся для маскарадного бала, если бы ты захотел нарядиться фехтовальщиком. Цены же при этом такие, что вызывают только усмешку.

— Давай найдем другой магазин! Или мастерскую!

— Везде будет одно и то же. Здесь продают любое дешевое оружие, которое сможет послужить лишь в одной приличной схватке. И не послужит вновь тому, кто победил, взятое с поля боя, оно уже непригодно к использованию. И еще продают блестящие безделушки, с которыми щеголяют франты. И которыми даже колбасу не порежешь. Разве что паштетную.

— Как обычно, преувеличиваешь!

— В твоих устах это комплимент.

— Невольный! Тогда где, скажи мне, взять хороший меч? Не хуже того, который украли? Или даже лучший?

— Есть, конечно, мастера оружейного дела. Может и нашелся бы у них какой приличный клинок на складе. Но мне необходим меч, подогнанный к руке. Кованный и выполненный на заказ. Это занимает несколько месяцев, а бывает, что и год. У меня нет столько времени.

— Однако, хоть каким-то мечом ты должен обзавестись, — резонно заметил бард, — и по мне, как можно быстрее. Что же остается? Может…

Лютик понизил голос, осмотрелся.

— Может… Может Каэр Морхен? Там наверняка…

— Разумеется, — прервал Геральт, сжимая челюсти. — А как же. Там все еще есть достаточно клинков, полный выбор, включая серебряные. Но это далеко, и нет почти ни дня без грозы и ливня. Реки поднялись, дороги размыло. Поездка заняла бы у меня около месяца. Кроме того…

Пнул со злости брошенное кем-то дырявое лукошко.

— Я позволил себя обокрасть, Лютик, одурачить и обокрасть, как последний олух. Весемир высмеял бы меня нещадно, друзья, если бы в тот момент оказались в Крепости, тоже не упустили бы случая, посмеяться надо мной вдоволь. Нет. Это не входит, черт возьми, в мои планы. Я должен справиться иначе. И сам.

Они услышали звуки флейты и бубна. Вышли на площадку, на которой располагался овощной рынок, и группа вагантов давала представление. Репертуар исполняли предобеденный, то есть примитивно глупый и совсем не смешной. Лютик шагнул между прилавками, и с достойными восхищения, но неожиданными для поэта познаниями, тотчас же занялся оценкой и дегустацией красующихся на прилавках огурцов, свеклы и яблок, всякий раз заводя дискуссии и флирт с торговками.

— Квашеная капуста! — известил он, набирая названную из бочки с помощью деревянных щипцов. — Попробуй, Геральт. Чудесная, правда? Такая капуста — вкусная и полезная вещь. Зимой, когда недостаток витаминов, она защищает от цинги. Кроме того, является прекрасным антидепрессивным средством.

— Как это?

— Съедаешь гарнец квашеной капусты, запиваешь гарнцем кислого молока… и вскоре депрессия становится наименьшей из твоих забот. Ты забываешь о депрессии. Порой надолго. К кому это ты так присматриваешься? Что это за девица?

— Знакомая. Подожди здесь. Перекинусь с ней парой слов и вернусь.

Замеченной девушкой была Мозаик, которую он видел у Литты Нейд. Робкая, гладко прилизанная ученица чародейки. В скромном, но элегантном платье цвета палисандра. И котурнах на высокой подошве, в которых ступала весьма грациозно, несмотря на неровную мостовую, усыпанную скользкими овощными отходами.

Ведьмак подошел, застав ее у лавки с помидорами, которые она складывала в корзину, повешенную дужкой на сгибе локтя.

— Привет.

Она слегка побледнела, увидев его, несмотря на и так бледную кожу. А если бы не прилавок, то отступила бы на шаг или два. Сделала движение, словно хотела скрыть корзину за спиной. Нет, не корзину. Руку. Она скрывала предплечье и ладонь, плотно обернутую шелковым платком. Он не упустил этого сигнала, и необъяснимый импульс заставил его действовать. Геральт схватил руку девушки.

— Отпусти, — шепнула она, пытаясь вырваться.

— Покажи. Я настаиваю.

— Не здесь…

Она позволила проводить себя подальше от рынка, в место, где они могли быть хоть немного наедине. Ведьмак развернул платок. И не смог сдержаться. Выругался. Длинно и грязно.

Левая ладонь девушки была перевернута. Перекручена в запястье. Большой палец торчал влево, верхняя сторона ладони была направлена вниз. А внутренняя сторона кверху. Линия жизни длинная и четкая, оценил он машинально. Линия сердца отчетливая, но неровная и прерывистая.

— Кто тебе это сделал? Она?

— Ты.

— Что?

— Ты! — вырвала она ладонь, — ты использовал меня, чтобы над ней подшутить. Она такое безнаказанным не оставляет.

— Я не мог…

— Предвидеть? — взглянула она ему в глаза. Он неверно её оценил, она не была застенчивой и боязливой, — ты мог и должен был. Но, ты предпочел поиграть с огнем. Оно хоть того стоило? Получил удовлетворение, поправил самочувствие? Было чем похвалиться в кабаке перед приятелями?

Он не ответил. Не находил слов. А Мозаик, к его изумлению, внезапно улыбнулась.

— Я не держу на тебя зла, — сказала она раскованно, — меня и саму развеселила твоя игра, если бы я так не боялась, то засмеялась бы. Отдай корзину, я спешу. Мне еще нужно сделать покупки. И у меня назначена встреча с алхимиком…

— Подожди. Этого нельзя так оставить.

— Прошу, — голос Мозаик слегка изменился, — не вмешивайся. Только сделаешь хуже…

— А мне, — добавила спустя минуту, — и так еще повезло. Она отнеслась ко мне милосердно.

— Милосердно?

— Она могла мне выкрутить обе ладони. Могла выкрутить стопу, пяткой вперед. Могла стопы поменять, левую на правую и vice versa, я видела, как она кому-нибудь это делала.

— А это…?

— Больно? Недолго. Потому что я почти тотчас же потеряла сознание. Что ты так смотришь? Так и было. И надеюсь на то же самое, когда она мне ладонь будет выкручивать обратно. Через несколько дней, когда насытится местью.

— Я иду к ней. Сейчас же.

— Плохая идея. Ты не можешь…

Он прервал её быстрым жестом. Услышал, как шумит толпа, увидел, как она расступается. Ваганты перестали играть. Заметил Лютика, подающего ему издалека резкие и отчаянные знаки.

— Ты! Ведьминская зараза! Я вызываю тебя на поединок! Мы будем биться!

— Чтоб меня, дьявол. Отойди, Мозаик.

Из толпы вышел низкий и коренастый тип в кожаной маске и кирасе из cuir bouilli, укрепленной бычьей кожи. Тип, покачивая трезубцем в правой руке, внезапным движением левой руки развернул в воздухе с рыбацкую сеть, замахал и затряс ею.

— Я Тонтон Зрога, именуемый Ретиарием! Я вызываю тебя на бой, ведь…

Геральт поднял руку и ударил его Знаком Аард, вложив в него столько энергии, сколько мог. Толпа закричала. Тонтон Зрога, именуемый Ретиарием, взлетел в воздух и, дрыгая ногами, опутанный собственной сетью, снес собой прилавок с баранками, тяжело грохнулся о землю и с громким звоном врезался головой в чугунную статую сидящего на корточках гнома, не известно к чему выставленную перед магазином, предлагающим портновские аксессуары. Ваганты наградили полет громогласными аплодисментами. Ретиарий лежал, живой, хотя и подающий слабые признаки жизни. Геральт, не спеша, подошел и с размаху пнул его в область печени. Кто-то поймал его за рукав. Мозаик.

— Нет. Я прошу. Пожалуйста, нет. Так нельзя.

Геральт попинал бы «рыбака» еще, потому что хорошо знал, чего нельзя, что можно, а что необходимо. И спуску в таких делах не привык давать никому. Особенно людям, которых никогда не пинали.

— Я прошу, — повторила Мозаик, — не отыгрывайся на нем. За меня. За неё. И за то, что ты сам утратил.

Он послушался. Взял её за плечи. И взглянул в глаза.

— Я иду к твоей мэтрессе, — объявил он жестко.

— Это нехорошо, — покрутила она головой, — будут последствия.

— Для тебя?

— Нет. Не для меня.