- Послушай, Торрель, ну хватит пить. – попросил Орландо, когда охотник выхлебал уже половину кувшина.
      Черный охотник оторвался от горлышка и посмотрел на мальчишку пустыми глазами, после чего буркнул:
      - Я еще и не начинал.
И снова присосался к сосуду. Орландо еще дожевывал кусок поросенка, когда Охотник запрокинув голову, вылил себе в рот остатки эля, огляделся и позвал:
      - Эй, сопляк, ты где?
      Перед столом, как из-под земли, вырос веснушчатый парнишка-разносчик с подносом в руках.
      - Теперь вина. Самого крепкого, какое тут есть. Бутыли три… нет, четыре.
      - Понял. – весело сказал мальчишка, забрал кувшин и умчался.
      - Торрель, что с тобой? – спросил Орландо, положив руку на плечо саргонца.
      - Ничего со мной не случилось! Сиди и ешь поросенка! – тихо, зло прорычал Торрель и движением плеч сбросил с себя руку мальчишки. Орландо вздрогнул, отрезал себе еще кусок свиненка и начал медленно его обкусывать. Вскоре подоспело вино. Разносчик принес сразу четыре большие глиняные бутыли с высокими пробками, поставил их на стол и побежал к другому столу. Торрель взял ближнюю к себе бутыль, поставил ее себе на колени и вытащил пробку зубами, поднял и выпил крупными глотками.
      - Да ты совсем! – взорвался Орландо. – После браги вино!
      Саргонец медленно повернул голову и поднял глаза на мальчишку. В них, как озеро при лунном свете, неподвижно застыла безбрежная нечеловеческая тоска, а поверх нее, явно, как лунная дорожка на воде, читалось безграничное желание напиться.
      - Ну ладно, пей… - прошептал пораженный Орландо. Он никогда и не подозревал, что человек может смотреть такими тоскливыми, даже больными, глазами.
      - Будешь? – Торрель двинул в его сторону вторую бутылку. Мальчишка, после веселенького вечера с феями и не помышлявший о выпивке, испуганно замотал головой. Саргонец сграбастал бутылку, опустошив ее так же быстро, как первую, а за ней – третью. Тут силы у Торреля все-таки кончились: он покачнулся и начал заваливаться набок. Орландо молниеносно выбросил руку и схватил саргонца за плечо, чтобы не дать ему грохнуться со стула, но Охотник выправился сам и резко ударил его по ладони, заставив убрать руку.
      - Не надо меня держать… я еще стоять могу. Прсто табуретка эта качается… - произнес он сиплым, но действительно не сильно пьяным голосом. 
      - Что с тобой? – встревожился Орландо. – Ты молчал весь день, не хотел ни с кем говорить, а теперь напился в стельку. Что-то случилось? Тот дом, да? – догадался мальчишка. - Дом, где всех убили, ты их знал?
      - Этих – нет. Знал других. - почти простонал саргонец. - Батя мой… он мужик был не из уживчивых. Характер у него… в общем, ушел он из своей деревни. В лес, далеко… до ближней деревни три дня. В Ранделле поселился. Ранделл – это значит, Дубрава. Вместе с мамой ушел. Любила она его, против своих за него пошла. Построили дом, сначала я родился, потом Тирин, сестрица моя чернобровая, а последний - Танар. Танар, сын Танара. Лес всех кормил, рыбу ловили, мать лен на поляне растила. Я такого даже на баронах не видел. А потом зима настала. Соболь летнюю шкурку сбросил, мех в цене стал, половину года жить можно. Батя мой, спина у него заломила, он мне и сказал - иди на соболя, а я тут останусь. Мне тогда уже восемнадцать зим было, я мог один охотиться. У нас тогда уже женами обзаводятся. Я пошел, а они остались. Все дома остались, а я ушел. Зач-чем? Дур-рак, зач-чем? - Торрель заскрипел зубами и яростно стиснул кулаки. Голос у него осел и охрип, он уже почти шептал, глядя на мальчишку безумно тоскливыми глазами:  - Я вернулся, через пять дней вернулся. А дома…
      Саргонец быстро отвернулся в сторону, стискивая кулаки. Орландо не знал саргонского, но глаза товарища мельком увидеть успел и догадался, что тот застал дома. Торрель молчал долго, потом повернулся к нему и продолжил:.
      - Я вернулся, а дом стоит. Застыл, как мертвый и следов свежих не было. Я сначала думал, что метель прошла сильная, все замела, а потом вижу – кровь. У самых ворот на снегу – кровь. Я соболя бросил и через забор. У нас во дворе яблоня дикая росла, отец вместе с мамой посадил, когда дом срубили. Смотрю, а там сестрица моя, Тирин на сук наколота. Ногами даже до земли не доставала. Голая, в одной рубашке. На морозе. Вся целая была, вся, только на шее, вот здесь… - Торрель ткнул себя в шею, под левым ухом, - здесь две раны.. А в доме дверь выбита, на полу в сенях валяется. Окон нет, на пол снегу нанесло. Я сразу в спальню побежал - не знаю почему, просто как шепнул кто-то, где они. Они все там были. – с отчаянием в голосе произнес Торрель. – Везде кровь… на стене, на полу, на потолке… Отец на полу лежал, а мама на кровати. У них шеи были разодраны, понимаешь? Отца за шею на пол стащили, он дергался, рвался, там все в крови было. Маму - ее сразу, на кровати. Я, когда это увидел – в глазах все потемнело. Ничего не помню, вокруг темнота. Потом все развеялось, я вспомнил, в голову как будто ударило: Танар. Танар, сын Танара. Братишка мой. Его я не видел. Я его на кухне поискал, его там не было. Потом только на кровать за занавеску посмотрел. Он там лежал. Ему… - саргонец задрожал крупной дрожью и прорычал: - Ему сердце вырвали. Что тогда со мной было – не помню. Как из дома выбрался – не знаю, не помню, помню, как бежал через лес. Дороги не разбирал, спотыкался, падал, потом поднимался и опять бежал, а вокруг только деревья, как черные колонны.
      Торрель нашарил на столе жбан с элем, попытался оттуда что-то вытрясти, но не преуспел. Рыча как медведь, он начал вставать, табуретка по ним  с грохотом упала на бок и Торрель на этот раз полетел вслед за ней. Орландо вскочил, и, подбежав к товарищу, попытался его поднять, но все напрасно. Ноги под саргонцем разъезжались, его страшно развезло. Последняя бутылка оказалась той самой соломинкой, которая сломала хребет верблюду. Орландо беспомощно топтался возле него, не зная, как хотя бы поднять друга на ноги и был готов заплакать от собственного бессилия, но тут Охотник сам открыл глаза и пошевелился. Увидев наклонившегося над ним юношу, он блеснул глазами и пробурчал:
      - Што я, упал, да? Эт-та табретка все-тки подо мной сломалась? От дьявол!
      - Торрель, вставай! – попросил Орландо.
      - Счас… счас встану… Помоги. Ноги… нет, руки…
      Взвозившись на грязном, вымазанном полу, знаменитый Черный охотник все-таки сумел всем доказать, что он может то, чего не могут люди: он встал. После кувшина эля и четырех бутылей вина – встал! Ухватившись за стол руками, он сумел удержаться на разъезжающихся ногах, а там Орландо живо сообразил, что от него теперь надо, и с готовностью подставил другу плечо, перекинув его руку себе через шею, а другой обнял за туловище.
      - Эй ты, с веснушками! Покажи, как теперь отсюда выйти! – крикнул он, сгибаясь под весом Торреля, тяжелого не столько из-за собственного веса, а скорее, отяжелевшего от того дикого количества выпивки, которое сейчас болталось у него внутри.
      Разносчик появился перед ними и с явным сожалением показал посетителям, обеспечившим его батю выручкой на трое суток вперед, извилистый путь до двери, между столами. Идти, даже таща на себе саргонца, оказалось легко: тот, хотя и не мог даже поднять голову, ногами все же шевелил, и шел сам, правда выписывая ногами такое, по сравнению с чем заковыристые эльфийские руны покажутся простыми палками. Орландо доплелся до двери, и остановился, чтобы свободной рукой вытереть пот, а разносчик тем временем открыл для них дверь. Увидев перед собой целых три ступеньки, ведущие вниз, к земле, мальчишка чуть не заплакал, но все же нашел в себе силы шагнуть вперед. Торрель накренился, булькнул, и пошел за ним. Еще один шаг – и оба они растворились в сумеречной темноте, уже окутавшей город. Трое широкоплечих верзил, давно уже сидевших за ближним к двери столом, переглянулись и дружно встали из-за стола. Самый высокий нехорошо ухмыльнулся и погладил костяную рукоять ножа за поясом, после чего все трое один за другим шагнули в дверь трактира.
     
     
- Орл… Эй, Орлиное сердце, ты где?
      - А?
      Только что окликнутый резко открыл глаза и вскинул голову. Торрель сидел шагах в двух от него, прямо на полу. Он крепко опирался на обе руки, но его все равно шатало из стороны в сторону, неравномерно, как испорченный маятник. Орландо сел, захрустев соломенной постелью. саргонец с заметным трудом поднял голову и посмотрел на мальчишку. Взгляд Черного охотника был мутным, зрачки чуть косили в разные стороны.
      - Што вчера было? – спросил Торрель, тут же болезненно захрипел и схватился левой рукой за затылок. – Ох, ё…
      - Ты вчера напился.
      - Это я уже понял… - проскрипел саргонец, сжимая затылок, чтобы тот не разорвался от переполнявшей его давящей боли. – Хотя как пил - не помню… а это что?
      Саргонец отнял руку от горячей, готовой вот-вот взорваться головы, и мазнул двумя пальцами по щеке возле самого рта. Кожа там была чем-то склеена.
      - Откуда кровь? – хмуро спросил Торрель, бессмысленно глядя на следы запекшейся крови, оставшиеся на пальцах. – Я что, загрыз кого-то?
      - Нет. То есть… ну, не то, чтобы загрыз. Как только мы вышли из того кабака – ко мне подошли трое и сказали, чтоб я отдал им золото. Я спросил, какое золото, и кто-то из них меня ударил.
      - Гады! – скрипнул зубами саргонец.
      - Ты это им и сказал. Ну, они повернулись от меня к тебе, один схватил тебя под руки, чтобы ты стоял, а другой начал тебя обшаривать.
      - И что? Золото нашли?
      - Нет, не успели. Ты зарычал и тому, кто тебя обыскивал, в лицо зубами вцепился. Кажется, нос отгрыз. Я не видел, там темно было, а он еще и руками за лицо схватился, но крови много было, она прямо ручьями между пальцами текла. Он заорал и тогда тот, который тебя держал – он тебя за горло ухватил.
      - С ним я что сделал? – хмуро поинтересовался оборотень.
      - Наклонил голову и два пальца откусил. Он тогда сразу отстал, только прыгал на одной ноге и блеял, как ягненок. Третий, как это увидел – вытащил нож и в тебя. Знаешь, он так удивился, когда ты этот нож из себя вытащил…
      - И куда я этот нож дел? – совсем уж мрачно спросил Торрель. В том, что мальчишка говорит правду, он уже убедился – плащ и куртка были прорезаны на левом боку, в разрезе виднелась рубашка со следами выступившей наружу крови.
      - Воткнул в него. Он так орал… Я даже испугался.
      - Кто-нибудь меня с ними видел?
      - Издеваешься? В том кабаке даже свет потушили, когда этот, третий, заорал. Я тогда чуть ноги себе не переломал, когда тебя тащил, по темной улице. У меня же глаза не как у тебя, в темноте не видят, а сам бы ты ни за что оттуда не ушел, у тебя после драки даже ноги почти не шли.
      - Спасибо, что вытащил. – как можно искреннее поблагодарил Торрель. – Я знаю таких, кто раненых на поле боя бросал. Бр-р-р-рр! Ничего себе погулял… хорошо еще, что без трупов обошлось. А где мы, а? Это ж не гостиница.
      Теперь саргонец немного проветрился и, оглядевшись вокруг, впервые заметил, что они оба где угодно, только не в гостинице. Во-первых, вокруг была темнотища - хоть глаз выколи, и оборотень сейчас, когда глаза у него были не очень-то ясными, с трудом различал окружающие предметы. Потолок был низкий, дощатый, весь в мусоре и в паутине, подпирался покосившимися подгнившими балками, на которых наверняка висели с десяток летучих мышей, пол грязный, неровный, замусоренный соломой и сеном. Конечно, в Мидгарде были и такие гостиницы, но, во-вторых, они и сидели-то вовсе не в комнате, а в каком-то проходе, пусть даже и широком. По обе стороны от них возвышались добротные дощатые перегородки, за которыми кто-то ощутимо шевелился, хрустел соломой и гулко топал.
      - В конюшне. – вздохнув, ответил Орландо.
      - Где???
      - В конюшне. Нас, то есть, меня с тобой, в гостиницу не пустили. Тот мужик с собакой сказал, что у них приличное заведение, и внутрь нас не пропустил, сказал, чтоб шли на конюшню. Вот я и привел тебя на конюшню.
      - Ой, ё-ё-ё-ё! – протянул саргонец, и, собрав все силы в кулак, встал на ноги. Сделав неуве-ренный шаг сначала вперед, а потом в сторону, он подошел к соседнему стойлу. Большой гнедой жеребец испуганно сверкнул глазами из дальнего угла.
      - Молодец, что стойло не разнес. – похвалил коня саргонец и шагнул к соседнему стойлу. Оно, на его счастье, оказалось пустым, и он пошел к стойлам напротив. Там все оказалось не так хорошо. То ли лошадь там была пугливее, то ли перегородка между стойлами хлипче, – непонятно, но сивая кобыла с длинной волнистой гривой так буйствовала ночью, что выбила задними копытами одну из досок в перегородке между стойлами, а вот вытащить копыта из этой щели не смогла, застряла намертво. Так и стояла – на вытянутых передних ногах, задрав зад кверху и вылупив в пространство перепуганные глазищи. 
      - Тьфу, дура! – сплюнул Торрель и шагнул к соседнему стойлу, куда кобыла пыталась «про-рубить окно». Высокий жеребец нехотя оторвался от кормушки с овсом и посмотрел на оборотня спокойными глазами.
      - А, это ты… - буркнул саргонец, узнав Огненного. – Хрустишь, блин!
      При одной только мысли о еде его замутило и он, прислонился спиной к передней дверце денника. В голове творилось что-то страшное. Затылок разламывало, как скорлупу ореха, зажатого дверью, горячая боль стучала в висках, отдаваясь искрами во лбу, над правой бровью, перед глазами все плыло…
      - Много я вчера выпил? – спросил он у мальчишки.
      - Много. – тихо ответил Орландо.
      Заметив, как мальчишка смотрит на него – жалеющими глазами, саргонец спросил:
      - Слушай… я тебе вчера ничего такого не наговорил?
      - Нет. – соврал Орландо.
      - А, ну хорошо. – проворчал Торрель. – Слушай, друг, сходи в эту гостиницу… спроси там пива, а то я помру.
      Орландо поднялся на ноги и шагнул к широкой конюшенной двери, но тут она открылась сама. В темную конюшню хлынули ослепительные солнечные лучи, и в их сияющем ореоле возникла высокая фигура. Юноша увидел, что в проходе стоит огненно-рыжий мужчина, лет на пятнадцать старше его, с насупленным, угрюмым лицом, короткой бородкой, обрамлявшей подбородок и сливавшейся с тонкими усиками. На нем были высокие сапоги, белые брюки и бархатный синий камзол без рукавов, а на камзоле во всю грудь - вставший на дыбы белый единорог с золотым рогом. А самое главное – позади него стояли еще двое – вихрастые парни  в таких же синих единорожьих камзолах с короткими копьями в руках.
      - Личная стража барона Панарро, господина и повелителя Лонгмии, Отсвета и Рачьей клешни. – представился самый старший, перекинул алебарду из правой руки в левую и ловко козырнул, приложив руку к темно-синему берету с черным пером, который очень красиво смотрелся на его курчавых рыжих волосах. – Хозяин гостиницы, сказал, что саргонец, одетый во все черное, который вчера вошел в город через западные ворота, сейчас здесь.
      - О духи леса… Это что же я такого сделал, что меня баронские телохранители ищут? - прохрипел Торрель и сполз вниз по стенке стойла, пытаясь то ли слиться с темнотой, то ли закопаться в сено на полу конюшни.
      Орландо, растерявшись, повернулся в его сторону и показал на него рукой.
      - Ага! – произнес командир, и широкими шагами прошел внутрь конюшни, встав перед валявшимся прямо на полу саргонцем. – Это ты – Торрель из Саргона, которого люди прозвали Черным Охотником?
      - Да. – буркнул Торрель, понимая, что отпираться бесполезно – одежда все равно его выдавала.
      - Иди с нами!
      - Но подождите! – закричал Орландо. – Он же ничего такого не сделал! Он никого не убил! Я вечером с ним был, я все видел! Он защищался, эти трое, они первые начали! Они его ограбить хотели!
      - Замолчи! – прошипел в его сторону Торрель, морщась, встал и попытался развернуться лицом к выходу, но тут его шатнуло. Чтобы не упасть, он схватился рукой за широкий кожаный пояс капитана. Молодые стражи, стоявшие в воротах, захихикали, живо сообразив, в чем дело. Командир молча отцепил руку оборотня от своего пояса и посторонился, давая ему пройти. Торрель, буркнув что-то на саргонском, виновато пригнулся и поплелся к выходу вдоль правой стороны прохода, хватаясь рукой то за столбы стойл, то за их дощатые стенки. Лошади, чуя в нем волка, дико храпели и отскакивали назад, сверкая глазами и брызжа пеной, но на это, к счастью, никто не обращал внимания, все следили только за Торрелем. Выбравшись из подворотни, саргонец зашатался на ногах: поток света ударил ему прямо в лицо, голова взорвалась дикой, нестерпимой болью.
      - Нам куда? – хмуро поинтересовался саргонец.
      - В замок к барону. – скупо обронил командир, выходя из конюшни следом за Торрелем.
      - Ага, значит, сразу меня не сожгут. Уже хорошо.
      - Подождите! – опять закричал Орландо. – Я тоже к вашему барону пойду! Я все видел, он ни в чем не виноват! 
      - Это твой помощник? – поинтересовался командир.
      - Нет. Попутчик. Вместе шли.- буркнул Торрель, но юноша уперся, как бык.
      - Я все видел, я с вами пойду!
      - Ну, если ты что-то видел – тогда, конечно, иди. – проворчал рыжий командир и пропустил еще и Орландо.
      Вскоре по главной улице города медленно шла целая процессия. Впереди, раздвигая многочисленных прохожих широкими плечами, шел рыжий командир стражи. Торрель шагал за ним следом, низко опустив голову в нахлобученном черном капюшоне, и исподлобья косясь на двух молодых стражников, которые сопровождали его с боков. Орландо плелся последним, время от времени что-то жалобно ныл, но его никто не слушал. Мучащийся с похмелья Торрель переставлял ноги с таким трудом, словно был пилигримом в пустыне. От ходьбы и жары, царившей в этом проклятом каменном городе, ему стало так плохо, что теперь ему уже было все равно, что с ним сделают, и самое главное, за что. Умереть хотелось прямо здесь и сейчас, на улице. Из того, что произошло накануне, он вообще ничего не помнил и теперь, если еще мог о чем-то думать – так это только о том, за что его теперь ведут под таким конвоем. За убийство тех троих для него бы и одного солдата пожалели – война все-таки, а тут сразу трое! Дойдя до небольшой площади на пересечении двух длинных, идущих под прямым углом друг к другу улиц, Торрель мужественно поднял голову и попытался все-таки вспомнить события прошедшей ночи, но во рту стало так паршиво и кисло, что он поморщился и сглотнул. Солдаты, догадываясь, что с ним твориться, посмотрели на него сочувствующими взглядами.
      - Ребята… - прохрипел саргонец. – Я не помню, что я такого сделал, памятью матери клянусь, но даже если я целую улицу вырезал – последнее желание! Его ведь никто у меня еще не отнял. Будьте людьми - дайте опохмелиться…
      Шедший впереди него капитан скупым жестом подозвал к себе того солдата, что был справа и шепнул ему на ухо несколько слов. Тот кивнул и двинулся по площади, расталкивая толпу. Вернулся он скоро, бережно неся в руках большую деревянную кружку с густой шапкой пивной пены. Торрель принял кружку, даже не дыша, как божественный дар, и медленно выпил ее всю, до дна. Орландо, вчера впервые узнавший, что такое настоящая пьянка, сегодня узрел настоящее чудо, и произвело его не божество или волшебник, а самое обыкновенное пиво. Кислое лицо саргонца сразу же разгладилось, а мутные глаза даже начали поблескивать.
      Саргонец потер голову руками. Теперь, когда в ней перестало звенеть, внешний мир повернулся к нему лицом и оборотень вдруг понял – что-то не так. Прислушавшись к своим ощущениям, он понял, что именно. Лошади! Они не шарахались от него с грохотом и визгом, не ржали, не вставали на дыбы, ломая оглобли и сбрасывая всадников… Покосившись по сторонам, Торрель сообразил, почему. Вокруг не было видно ни одной лошади, быка или осла, только пешие прохожие. Даже одетые в шелк и саргонские соболя богатеи, которые и отлить-то ездят в седле, потому что ноги их животы уже не держат – и те шли пешком, переваливаясь с боку на бок, как утки.   
      - Почему лошадей нет? Чума на них что ли, напала? – хмуро поинтересовался оборотень.
      - Местный закон. – отчеканил капитан. - До завтрашней полуночи весь город должен ходить пешком. У того, кто этот закон нарушит – животное отберут.
      - Хоть это хорошо. – буркнул Торрель, обреченно вздохнул и его конвой продолжил путь по главной улице города. Остановились они только в самом ее конце. Мощеная камнем дорога, как отрезанная нитка, оборвалась перед широким и глубоким рвом, в котором вяло поблескивала на солнце затхлая вода, вся в радужных разводах жира. Торрель поднял голову. Перед ним, за рвом, на невысоком, но крутом холме, явно насыпанном человеческими руками, возвышались грубые каменные стены, а за ними на фоне неба вырисовывалась коническая черепичная крыша толстой башни.
      - К барону привели? – буркнул Торрель и внутренне ахнул: на башне вяло колыхался синий флаг с белым единорогом. Стяг был наполовину спущен, поверх него висели широкие черные ленты – знак траура.
      - Ох-х, ё-ё-ё! – протянул Торрель. – Это что, я убил их барона что ли? А, Орландо?
      - Никого ты не убивал! Ты защищался! - откликнулся мальчишка откуда-то сзади, потом спросил с живым интересом: - А это что, замок здешнего барона? Настоящий??
      Орландо нагнувшись, пролез под пикой солдата и уставился на мрачные каменные стены, увенчанные выступающим зубчатым парапетом, на въездные ворота с кованой решеткой, и на две маленькие пузатые башенки над ними, как на диво.
      - Замок, как замок. – буркнул рыжий командир. – Развалина развалиной, в Мидгарде таких двенадцать на дюжину! Стены осыпаются, в десятке мест кобыла легко перескочит, башен по углам вовсе нет, лестницы разваливаются, шею себе свернешь, пока на стены взберешься, парапет низкий, так что и укрыться нечем! По пояс прикрыт, а выше – мишень для стрел! Холм низкий, вала нет, ров – как болото, курица перебредет! Дерьмовая куча, а не замок!
      Пока капитан бурчал, на бровку рва из замка с протяжным душераздирающим скрипом и громким скрежетом, опустился подвесной мост, державшийся на огромных ржавых цепях.
      Пройдя под воротами последним, Орландо остановился и с любопытством огляделся, но ничего нового не увидел. За каменными стенами расстилался обычный грязный двор, вроде того, что в доме его первого хозяина, только раз в десять побольше. Вдоль каменных стен крепости стояли самые обыкновенные каменные амбары, сараи и конюшни, между которыми с вилами и ведрами бегали девки, слуги и грязные, вымазанные в навоз мальчишки, у них в ногах путались куры, утки и дворовые шавки. Под ногами хрустел высушенный навоз, сильно пахло конским потом, коровником и сортиром. Стража, не обращая на убогий пейзаж никакого внимания, повела саргонца по вымощенной известняком дорожке, ведущей от ворот через весь двор к пузатой каменной башне с остроконечной черепичной крышей.
      Барон Лонгмии, Отсвета и Рачьей клешни встретил их в комнате на третьем, предпоследнем ярусе башни. Когда Торрель, сопровождавшая его стража, и Орландо прошли через низкую дверь внутрь – кто-то тихо отошел от большого тройного окна, выходящего на подъездную дорожку к дому, и медленно повернулся, встречая гостей. Полновластный царь, бог и повелитель трех больших городов, двух маленьких  и полусотни сел, оказался бледным остроносым парнем лет на семь старше Орландо, с вихрастыми светло-каштановыми волосами и такими же светлыми глазами.
      - Самьель Ван Эльмире ман Альмэ де Панарро. – представил своего хозяина капитан стражи, хотя все и так было понятно – в волосах парня блестел начищенный золотой венец, какой только бароны и могут носить, а на груди его кафтана был выткан вставший на дыбы зверь-единорог.
      Молодой человек вздрогнул, когда старший стражник произнес его фамилию и перевел глаза налево, на облаченное в черное фигуру невысокого саргонца, который неуверенно переминался с ноги на ногу между двумя копейщиками. Одет он был богато и вычурно, но совершенно не производил впечатления могущественного феодала. Скорее, наоборот – тощего мальчишку-подмастерья при садисте-мастере – измученное лицо, черные круги под запавшими, красными от бессонницы, глазами и какой-то отупевший взгляд.
      - Это ты – Торрель из Саргона, которого люди прозвали Черным Охотником? – тихо спросил барон.
      Торрель, с виновато опущенными плечами, ссутуленный и раздавленный, медленно кивнул.
      - И это правда, что я слышал о тебе? Будто бы ты убиваешь чудовищ, которые насылают на нас болезни, и рассеиваешь чары и снимаешь проклятия?
      - То, что убиваю чудищ – правда.
      Молодой Барон Лонгмии, Отсвета и им подобных дыр качнулся на слабых ногах и упал бы, не стой он рядом с креслом. Капитан стражи бросился к своему господину, чтобы помочь, но парень сам шагнул назад, повалившись в глубокое кресло в полуобморочном состоянии.
      - Все вон. – сдержанно зарычал капитан.
      Два копейщика, составлявшие караул Торреля, пробормотали что-то покорно-овечьими голосами, отдали честь и, медленно развернувшись, вышли из комнаты. В комнате с тройным окном остались только барон в кресле, рыжий военный, вставший за этим креслом в качестве охранника, замерший у двери с повинной головой саргонец и Орландо в углу, которого вообще никто не замечал. Капитан придворной стражи, метнул зоркий взгляд на дверь, что закрылась за молодыми копейщиками и, убедившись, что ее прикрыли плотно, без щелей, начал, обращаясь к Торрелю:
      - Барон хочет…
      - Я хочу, чтобы ты снял проклятье. – слабым голосом пояснил барон. – Проклятье, которое наложили на мою семью.

      Торрель распрямился как пружина и блеснул глазами из-под капюшона. Орландо, наблю-давший за ним из угла, подумал, что саргонец разозлился, но потом уловил в этом блеске радость, а потом увидел и облегченную ухмылку оборотня. Узнав, в чем дело, саргонец выпрямился и развернул плечи, с которых как будто камень свалился.
      - Я проклятий не снимаю. Для этого зовите магов, колдунов, друидов, жрецов, жриц – кого угодно, только не меня! Я в этом ничего не понимаю. И незачем было за мной целую роту посылать.
      - Ты должен снять проклятье! Кроме тебя больше некому!! – выкрикнул с кресла молодой барон, сжав тонкими пальцами подлокотники так, что пальцы побелели, а жилы и суставы выпяти-лись на нежных кистях. – Я уже звал сюда и жрецов из святилищ Ариана, Эаллы, Эсты и Драма и местного колдуна! Я даже знахарку местную приглашал! Они все сказали, что заклятье снять нельзя, что оно неснимаемо!!
      - Успокойтесь, господин барон, – посоветовал саргонец, глядя на молодого аристократа смурным похмельным взглядом. – Не надо так волноваться из-за проклятья-то. Если даже оно и есть – в этом ничего такого нет. У баронов Ронара первая дочь в каждом поколении рождается с лишней грудью, и ничего, никто еще не жаловался. От женихов отбою нет, даже дуэли устраивали… А что – очень даже неплохая жена, с такой есть, куда руки девать…
      - При чем женская грудь? – совершенно мальчишеским фальцетом взвизгнул барон. - Дело не в них! Дело в проклятьи, которое наложили на мужчин моей семьи! Оно убило моего отца и брата, это значит, я - следующий!   
      - Рассказывайте. – сказал Торрель.
      - Оно, это началось пять дней назад. Мой отец, барон Этьен, умер…Он был в походе, воевал с бароном соседнего рода, вы, наверное, слышали – война из-за мельницы. Мой отец был вместе с войском, а два дня назад его привезли мертвым! Он умер, ночью, у себя в палатке, хотя ничем не болел и вечером до этого был здоров! Он конечно, был немолодым человеком,  но еще мог пожить, а он умер – в одну ночь умер! Его привезли сюда, в родовой замок, чтобы предать земле, как полагается, по обычаю. Мы его похоронили, а утром - утром…
      У повелителя Лонгмии истерически затряслись губы, лицо все перекосилось, он побелел и закусил зубами стиснутый кулак, чтобы не разрыдаться.
      - Следующим утром после похорон барона Этьена младшего брата барона Самьеля нашли мертвым. В старинном родовом склепе, рядом с гробом отца. – закончил за него капитан.
      - В склепе, рядом с гробом? – переспросил Торрель. – Что он там делал, в склепе?
      - Это такой обычай. – пояснил барон, превозмогая себя. - У нас всегда так: когда умирает барон – его дети остаются с ним всю ночь и стоят в родовом склепе у гроба, всю ночь с факелами в руках. Это последняя дань уважения умершему. Мы тоже стояли, я и мой брат - я справа, а Эмиль слева. Я очень устал и наверное, уснул, потому что я ничего не помню. Я проснулся утром, мой факел лежал на полу погасшим, а Эмиль… он лежал мертвым, прямо в склепе! Заклятье и его убило, убило, на следующую же ночь после отца! Это проклятье! Барон Наварисс наслал его, чтобы извести наш род под корень! Отец объявил ему войну и выигрывал ее, победа была на нашей стороне, вот Наварисс и проклял нас всех! У него в роду были колдуны и ведьмы, это всем известно! Это его рук дело!
      - Кто из вас был старше? – мрачно спросил Торрель.
      - Я. – даже удивился барон. - Мне двадцать четыре, а Эмиль… ему всего пятнадцать было! Юный, невинный мальчик!
      - Юный и невинный… - пробормотал Торрель и поднял голову, нацелив серо-стальные, ре-жущие глаза на молодого аристократа, совершенно раздавленного горем и страхом перед близкой смертью, и спросил, четко выговаривая ламидонские слова: – Здесь кто-то есть, кто видел старого барона сразу после смерти?
      - Да, есть, - медленно произнес молодцеватый капитан, - целых трое. Они приехали сюда вместе с телом, сопровождали умершего в пути. Не знаю только, видели ли они его сразу после смерти, но больше здесь нужных людей нет. Я Этьена видел две луны тому назад, когда он уезжал, барон Самьель и его брат – тоже.
      - Поговорить бы с ними. – буркнул Торрель.
      - Веди! – крикнул барон своему капитану. – Если это поможет снять проклятье – отведи его в караулку, пусть хоть всех расспросит! Надо будет – поедешь с ним в наш лагерь!
      Солдат что-то прошептал одними губами, но перечить склонному к истерике парнишке в старомодном кресле не стал, отошел от спинки этого трона и коротким жестом приказал Торрелю идти за ним. Саргонец подчинился, солдат придержал для него тяжеленную дверь и Охотник мягким плавным движением выскользнул за дверь. Орландо в углу зашевелился и успел-таки протиснуться в проем до того, как она захлопнулась. Капитан поглядел на мальчишку, как на чудо.
      - Он со мной. – коротко бросил Торрель и рыжий отстал.
      Втроем они спустились с башни вниз, в большие, но холодные, как погреб, комнаты баронского дома, вышли во двор и по утоптанной тропке, петлявшей между лопушиными зарослями, прошли на заднюю часть двора. Там замок и вовсе представал во всей своей прелести: стена развалилась, маленькие башенки по углам были уже просто грудами битого камня, двор покрыт многолетним слоем навоза, а мочой воняло – просто ужас! Источниками были конюшня неподалеку и кучка парней, которые сидели прямо на обвалившейся стене, расстегнув куртки и давно нестиранные рубашки, грелись на солнышке, и лениво о чем-то переговаривались.
      - Вон тот, в зеленой куртке. – указал капитан на невысокого крепыша, сидящего в сторонке от остальных. - Он один из тех троих, что приехал с телом старого Этьена.   
      - Ага! – с явным удовольствием произнес Торрель, разглядывая указанного парня. – Пожа-луй, больше мне никто не нужен. Его одного хватит.
      - Ну, хватит – так хватит. Если нужно – я у себя в комнате буду. – сказал капитан, повернулся и пошел обратно, а Торрель направился к парню в зеленой куртке. Тот, увидев, как из-за груды камня вышел кто-то весь в черном, медленно поднялся и потянулся за засапожным ножом. Саргонец - понял Орландо, когда разглядел его неламидонски-темные волосы, хоть и не черные, как у Торреля, но все равно гораздо темнее, чем у сидящих по соседству русых ламидонцев.
      - Нарат са, уран ле эт ред маар. – произнес Торрель по-саргонски, подходя к лучнику поближе.
      - Нарат са. – медленно откликнулся лучник, недоверчиво поглядывая на Черного Охотника. Остальные солдаты, увидев Торреля, заинтересованно повернулись в его сторону, но, услышав сар-гонскую речь, отвернулись, как от какой-то гадости.
      - Эд Торрел ильд Танар. (Я – Торрель, сын Танара) – представился Черный охотник, приса-живаясь рядом с лучником, на нагретых солнцем, но ужасно шершавых камнях.
      - Торрэл ильд Танар? Торр эл?? Эдр – торр эл??– несказанно удивился парень в зеленой куртке. – Эд Мал ильд Гормад. Эд…
      Оборотень прервал его длинной фразой на родном для обоих языке и дальше оба саргонца начали увлеченно переговариваться между собой. Торрель спрашивал – Мал, сын Гормада, живо отвечал. Торрель от вопроса к вопросу становился все мрачнее – его собеседник все больше горячился, один раз даже расстегнул рубашку, показав Торрелю что-то висевшее у него на шее. Оборотень поморщился и потер виски.
      - Да, овелли, крант нетр фарв? (Что, брат, тяжко после вчерашнего?) – догадался другой саргонец. Торрель кивнул. лучник вытащил из-под куртки небольшую кожаную баклажку.
      - Карда? – с тайной надеждой спросил Торрель.
      - Карда.
      Саргонцы сосредоточенно, с чувством глубокого собственного достоинства, гордости за ро-дину и офигенного презрения ко всем остальным двуногим, распили фляжку на двоих, после чего коротко, но очень вежливо попрощались и разошлись. Лучник остался греться на солнышке, а Торрель подошел к Орландо.
      - Ты что-нибудь узнал? – живо поинтересовался мальчишка.
      - Все ламидонцы – дураки! – выдал Торрель. – А эти, которые здесь живут – особенно! Завели обычай – стоять ночь в склепе вместе с мертвецом! Надо бы прежде разобраться, что это за мертвец. Хр-р-р! Где там этот рыжий, который у них за главного, в доме? Пошли туда.
      - Младшего сына барона уже хоронили? – спросил саргонец, как таран, врываясь в просто-рную комнату, где рыжий начальник стражи, сидя за небольшим столом под белой скатертью, соби-рался откушать густого томатного супа. Капитан поперхнулся супом.
      - Нет еще. – буркнул солдат. – Его только сегодня на рассвете нашли, даже городу об этом пока не сообщали, никто и не знает, что он умер. Траур в городе только по умершему барону, не по нему. Лежит внизу, там попрохладнее. А похороны… их, наверное, вообще не будет, мне кажется, молодой Самъель не согласится еще раз у гроба ночь простоять. Просто похоронит брата безо всяких церемоний и все.
      - Мне нужно видеть тело этого младшенького.
      - Это на самом деле нужно? – скривился капитан. – Не знаю, стоит ли. Надо спросить об этом барона, это же его брат.
      - Послушай ты… человек!! – с отвращением произнес оборотень. – Если ты мне не покажешь тела – завтра уже может быть поздно! Поздно, понял?
      Лицо начальника бароновой стражи пошло пятнами, он уронил ложку в тарелку с супом, и, поспешно обернувшись, начал, как припадочный, дергать веревочку звонка. На перезвон колокольчика из коридора явился хмурый слуга такого же вида, как Торрель утром, и по приказу хозяина повел саргонца вниз, на первый этаж башни, занятый комнатами для слуг, кухней, кладовками и прочими нежилыми комнатами. Орландо тащился за ним по холодным сырым коридорам.
      Младший сын умершего барона лежал на высоком столе, установленном в центре комнаты с простыми каменными стенами - видимо, кладовки, из которой просто вытащили все съестное. Окон не было, и у стен комнаты, в крюках, где раньше висели утиные тушки и бараньи окорока, горело несколько неимоверно коптящих факелов, кроме того, по обе стороны от стола с покойником стояло по массивному канделябру с добрым десятком свечей. Из-за такого количества огня комната прогрелась и от тела уже пополз тяжелый душок. Слуга, проводивший их в эту комнату, открыл дверь, быстро стрельнул глазами по углам и почти убежал, оставив на пороге только Торреля и увязавшегося за ним мальчишку. Саргонец, не оглядываясь по сторонам, сразу подошел к лежащему на столе телу и склонился над умершим без времени родственником барона, оглядывая тонкую бледную шейку, выступавшую из-под воротника фиолетового кафтанчика и батистовой нижней рубашки. Орландо из любопытства подошел ближе. Младший сын барона оказался совсем еще мальчиком, с капризно оттопыренной нижней губой и светлым курчавым чубом. Почему-то ему не закрыли глаза и теперь в них навсегда застыло огромное удивление.
      - А правда, что в глазах убитого отпечатывается лицо того, кто его убил? – поинтересовался Орландо.
      Торрель, даже вздрогнув, поднял голову и повернулся на голос.
      - Ты чего тут делаешь? Живо отсюда!
      - Нет, ну это правда или нет? - не сдавался мальчишка. – Говорят, так даже нескольких убийц нашли.
      - Говорят, что и кур доят. – буркнул саргонец, распрямился над умершим и брезгливо отряхнул руки. – Не бывает такого. Если б так было – меня давно уже поймали. Пошли отсюда.
      - Как? – поразился Орландо. – Ты же хотел посмотреть тело!
      - Все что надо, я увидел. Больше тут делать нечего. – буркнул Торрель и вышел из этого импровизированного морга. Орландо быстро пошел за ним.
      - Будь они прокляты, такие обычаи! Загонять ребенка, живого, на ночь в склеп к покойнику! У нас за такое на костре жгут, а тут как же, обычай предков!! – скрипел зубами Торрель, когда они поднимались из хозяйственных помещений наверх, в жилые комнаты баронского дома. - К барону можно?
      Стоявший перед дверью комнаты лакей покачал лохматой головой.
      - У него проситель. Слышите?
      Торрель и Орландо одновременно прислушались и открыли рты, обменявшись изумленными взорами. Из-за двери раздавался хорошо знакомый обоим баритон, сейчас возбужденный, временами переходящий в поросячье повизгивание.
      - Я сын Далдата ибн Рамина, правителя города Сар-нефат и земли Нефтэа, маг Света третьей гильдии и ученик благороднейшего Ангуса, которого зовут повелителем иллюзий! И я требую, чтобы вы, барон, приняли меры! Здесь у вас, в вашем городе, пропал мальчишка, мой слуга! Я снял для него комнату в гостинице, а он даже не пришел туда ночевать! Его похитили,похитил саргонец, мы с ним вместе шли, и он всегда как-то засматривался на мальчишку, следил за ним постоянно, все с ним говорил, а вот теперь увел его неведомо куда! Я сам спрашивал у охранника в гостинице, он видел, как этот лесняк сегодня ночью тащил куда-то Орландо. Он сопротивлялся, бедненький, не хотел идти, еле шел, а тот его все равно тащил! Их обоих надо найти, пока он с моим слугой ничего не сделал, понимаете? Он же с ним что угодно может сделать! Убить и съесть, например!
      - Саргонцы не людоеды. – раздался в комнате голос начальника стражи. – У меня в подчинении есть саргонцы и они едят то же, что и все. Только пиво наше не любят, но, честно говоря, я их понимаю.
      - Мне плевать, что они пьют! – завизжал Дорат. – Найдите мальчишку, найдите! Он конечно, дурак, и грязный вонючий бродяжка, но он очень дорого стоит! Он принадлежит моему хозяину, Ангусу, он за него два золотых дарима заплатил!
      - Кто этот саргонец? – скучно поинтересовался капитан.
      - Саргонца звать Торрелем и ходит он всегда в черном, он редкостная страхолюдина и у него за плечами колчан со стрелами и страшный черный лук! Знаете, какие у него глаза? Холодные и острые, как ножи! Знаете, что я думаю? Он вор, бандит и убийца. Все они, саргонцы, дикари и преступники. В старые времена в Ламидонии правильно делали, когда сажали их на колья. И этого я хочу, чтоб посадили на кол! А мальчишку верните мне, он мой.
      - Знаете что, уважаемый потомок наших барахских соседей, идите-ка вы за дверь. – вежливо произнес капитан. - Саргонца мы найдем, и вашего слугу, наверное, вернем, только видите, барону нездоровится. Дайте ему отдохнуть.
      - Хорошо-хорошо. – сказал Дорат, развернулся, подошел к двери, открыл ее, перевалился через порог и обомлел. Торрель резко протянул руку и захлопнул дверь за спиной толстого мага.
      - Значит, я – редкостная страхолюдина, бандит, дикарь и убийца? – совсем не милым голосом спросил саргонец. – И заслуживаю я только кола, так?
      - А я что, дурак? Я грязный вонючий гнусный бродяга? – зло выкрикнул Орландо.   
      - Подождите! – Дорат вскинул руку, словно защищаясь. – Я вовсе так не думаю, совсем, просто по-другому этот барон и тот, другой, они бы меня не поняли. Вот мне и пришлось…
      - Тьфу. – Торрель сплюнул и шагнул в дверь к барону, прикрыв за собой дверь.
      Молодой барон поднял на саргонца измученные глаза, со страхом и надеждой ожидая его ответа.
      - Я за это берусь. – веско сказал Торрель. – Ваше семейное проклятье можно убрать, хоть сегодня ночью. Значит так: после темноты весь город должен сидеть по домам, чтобы на улицах никого не было и вы тоже в своем замке сидите. И еще – мне надо знать, где ваши семейные могильники. Пусть кто-нибудь мне туда дорогу покажет, сейчас, пока светло, потом я и сам найду. О цене поговорим, когда все готово будет.
      Барон открыл рот, хотел что-то сказать, но тут из-за двери раздались голоса, сочные звуки «Бум! Шлеп! Шлеп-с-с!» и какая-то возня. Все отвлеклись, а Торрель, стоявший ближе всех к двери, приоткрыл ее и выглянул наружу. Дорат валялся в коридоре на полу, суча ногами и закрывая полными ручками холеную ряшку, а Орландо стоял над ним с готовыми к бою кулаками, сурово глядя на повершенного в пыль чародея.
      - Запомни ты – еще раз скажешь, что моя мама была… плохой женщиной – я тебе всю рожу расшибу! – крикнул Орландо и пнул чародея в бок. – Ты понял меня?? Понял?
      - Да понял, понял… - прошептал Дорат. – убери ногу с моего плеча. Она на меня давит.
      - Эх… - вздохнул Торрель и услышал неуверенный голос барона Лонгмии:
      - Слушай, ну что нам теперь делать с этим саргонцем? Тот чародей сказал, что он вроде бы украл у него слугу и я в это верю. Глаза у него какие-то… Я должен его схватить и казнить.
      - Идиот! Мальчишка-слуга за ним тащился от гостиницы сам, никто его не похищал. А если ты прикажешь этого саргонца схватить – отправишься следом за братом. У нас в гарнизоне целая дюжина его соплеменников, забыл? Если они увидят, как его отводят в подвал – они в первую же ночь охрану положат, а то и тебя, чтобы только его высвободить. Тебе это надо, господин барон?
      - Это почему мои лучники должны освобождать этого черного? Я же им плачу за предан-ность.
      - Да потому что он Торрель! Не понял, да? По-ихнему он Торр Эл, Лесная тень. Саргонцы  меня мало интересуют, но о нем даже я слышал – он у себя, там, в Саргоне, живая легенда, потому что убил человека-медведя, людоеда, который жил три сотни лет и сожрал больше народу, чем оспа в прошлом году. За это попал в легенду. Из твоих предков много кто попадал в легенды? А он попал. Ты должен сейчас же в храм бежать и благодарить всех богов и божков за то, что он сейчас оказался в Ламидонии, что к нам явился и согласился помочь, а ты собрался его заковывать по доносу какого-то жирного барахца, да еще и мага! 
      - Вот черт, и тут узнали. – буркнул Торрель. – Интересно, какая гадина придумала про меня легенду?
      Орландо и Дорат уже успокоились, а чародей поднялся с пола. Друг на друга они смотрели как один упырь на другого, громко обиженно сопели и вообще - вели себя как дети.
      - Пошли отсюда. – саргонец ухватил обоих за воротники, протащил сначала через весь дом барона, до выхода, там отпустил, но довел под присмотром до самой гостиницы. Дог охранника, громадная псина с клыками длинной в человеческий палец, завидя его, прижала уши, поджала длинный тонкий хвост под подведенное брюхо и попыталась спрятаться за своим хозяином.
      - В общем так. Сегодня сидите в этой дыре и носу не высовывайте. – предупредил Торрель обоих. – А ты, толстый, скажи, где там та комнатушка, которую ты для нас снял? Я все свои вещички приказал туда отнести. Кажется, сюда, не помню точно.

В полдень третьего дня пути они пересекли межу, обозначающую границу владений барона из Лонгмии и ступили на земли соседнего барона. Места вокруг пошли необжитые, деревни стали попадаться очень редко, а к полудню второго дорога нырнула в вековой еловый лес и петляла по нему до сих пор. Огненный, захрапев, прижал уши и пошел боком, громко всхрапывая. Торрель резким взмахом руки приказал всаднику остановиться, вытащил лук и, держа стрелу на тетиве, шагнул с тропинки под деревья, чтобы поближе взглянуть на то место, которое лошадь предпочла обойти. Захрустели ветки, громко зашелестели длинные побеги папоротника, нижняя ветка хмурой ели отодвинулась в сторону, под ней мелькнула обтянутая черной кожей спина оборотня с болтающимся на лопатках капюшоном, побыла немного на одном месте под елью, потом выпрямилась. Торрель вышел на дорогу, на всякий случай оглядываясь вокруг.
      - Что там? – спросил Орландо.
      - Объедки. Чьи-то кости, мяса почти нет, поэтому шибко и не воняет.
      - Понятно. – зевнул Дорат. – Зря только подняли панику. Орландо, поехали!
      - Что там было? На дороге? – спросил Орландо, когда спустя лигу-другую Дорат немного отстал, заинтересовавшись придорожным камнем, который по его словам, излучал в воздух волшебную силу, и они с Торрелем оказались одни. – Только не ври.  – предупредил он, когда оборотень открыл рот. - Я видел, ты последнее время то и дело оглядываешь все и притворяешься, будто сморкаешься, а на самом деле нюхаешь землю у деревьев.
      - Что там было… Кости там были - лошадиный скелет и человеческий. Обглоданы начисто. Дня два им, не больше, а на костях такие метины, что и слепой различит. Волчьи клыки поработали.
      - Ну и что. – хмыкнул мальчишка. – Волки, наверное, кого-то загрызли.
      Оборотень остановился и строго взглянул на собеседника.
      - Запомни – волки на человека почти  никогда не нападают! Это все почти всегда сказки, про то, что волки людей убивают. Волк – зверь, а всякий зверь человека боится и скорей от него спрячется. Лошадь – да, лошадь серый сожрать сможет, но вот человека не тронет. Волки – они трусливые, человека боятся. Единственное, когда волк может человека убить и сожрать – это зимой, в лютую бескормицу, когда ему жрать нечего, но сейчас-то уже лето считай, в лесу молодняка всякого полно, волку и к дороге-то выходить не надо, чтоб прокормиться. Нет, не волчья это работа. Тут или оборотень или волкодлак пировал, этим человечинка больше всего по вкусу.
      - И что? Ты будешь на него охотиться?
      - Нет. Он после себя, кроме костей, никаких следов не оставил. Тут вчера дождичек прошел, смыл все подчистую, даже запаха не осталось. А если и осталось бы – не стал я, наверное, за ним гоняться. Не мое это дело.
      - Как? Он же человека убил!
      - Мальчик! В этой стране нежить в неделю по два десятка человек убивает, так мне что те-перь, за каждым кровопийцей гоняться? На это никакой жизни не хватит. Я ищу только тех, про которых точно знаю, что они есть, что они человечьей крови попробовали, и где их нужно искать, хотя бы приблизительно. Ну, и чтобы мне за убитую тварь хоть что-то да дали, чтоб с голоду не сдохнуть. А здесь что я буду искать? В таком лесу это все равно что соломинку в стогу найти. А главное, даже, если я его найду и убью – мне за это все равно никто ничего не даст.
      - А я и не знал, что ты только за награду работаешь. – неприятно удивился Орландо. – Я думал, ты нежить убиваешь, чтобы они людей не убивали, как твоих родных.
      - Правильно думаешь. И денег я иногда не беру, если у тех, кто просил, взять нечего, иногда и просто за убитых мщу. Только я взамен хотя бы благодарности прошу, чтобы меня хотя бы вспомнили добрым словом. А тут? Кто меня поблагодарит? Никто. Барону этот лес не нужен, тут даже и не охотиться никто, домов нет, кто убитый я тоже не знаю. За что стараться? 
      - Ну, хотя бы, чтобы их меньше было. – пробормотал юноша.
      - Не получится - их с каждым годом все больше и больше. Раньше про вампиров и любую другую нежить редко кто и слышал, даже у нас в Саргоне, хотя вы ламидонцы, говорите, что у нас ее пруд пруди. Нет, бывало, конечно, что русалка по пояс из воды высунется и грудью молодого парня в воду заманит, чтоб было с кем любовь крутить, или там царица болотная бездонную топь в полянку превратит и охотника в трясину утянет, но это редко когда случалось. А сейчас демон знает, что в Мидгарде творится! Где раньше и волков не было, там волкодлаки в стаи сбиваются, вместо русалок в реках какие-то кровососки голые завелись с вот такими клыками, людей заманивают, а потом ночами по берегам их кости гложут, на любом старом кладбище в склепе обязательно вампир сидит, а если повезет – то два, три, а то и  четыре! Бывает, после заката целыми семьями вылетают из склепа, роями, как пчелы! Папы, мамы, за ними дочки с сыновьями, внуки совсем маленькие, с бабочку, но уже с клыками, а еще пожиратели трупов – тощие такие, вроде человека, только зубы, как у щуки. Выкапывают из земли свежих покойников и сжирают с костями вместе, а потом блудят со своими бабами в раскопанных могилах. Тьфу, мерзость! Где кладбищ нет – там вдоль дорог обязательно упыри бродят. Разбойнички купцов режут, а в яму не закапывают, оставляют гнить, где убили, те и поднимаются при полной луне как грибы после дождя. а что им еще делать? В деревнях по ночам тени невидимые шастают, коров доят, курей душат, могут и девку испортить, так что потом черт-те что родится, а в саргонских лесах вместо единорогов иногда такое заводится, что даже мне жутко становится. Какие-то черные, косматые, глаза красным горят, во рту клыки, руки до земли свисают и на каждом пальце вот такой коготь, кривой, как нож барахский, человеку кишки выпускает до самого хребта и с одной стрелы не падает! Вгонишь одну – а он стоит. Будет шататься, пока три-четыре не вгонишь, в каждый глаз и в сердце парочку. Живучие, гады! А самое главное - неизвестно, откуда вся эта нечисть берется, и почему их с каждым годом только прибавляется, как я не прореживаю. Стараешься, стараешься, а толку нет. Что я один с ними сделаю?
      - Почему один? Разве другие люди нежить не убивают?
      - Не. Бывает, конечно, что крестьяне сами вампира или оборотня поймают и осиновый кол ему всадят, но редко. С нежитью связываться – это ведь не девку выкрасть, тут настоящая храбрость нужна. Живых мертвецов люди боятся, тут уж ничего не поделаешь, это природа. Забыл, как сам вампира тащил? Ты мертвого боялся, а живого и самый храбрый испугается. И потом, это же не зверь, не человек, с ними простой раной не отделаешься. если тебя вампир или оборотень хоть один раз в бою клыком или зубом поцарапает – все. Яд в кровь попадет, через месяц сам таким же станешь. Кому охота так рисковать? Еще и поэтому людям нельзя на нежить охотиться, понимаешь? Ну, найдется такой смельчак, например, истребитель вампиров какой-нибудь, ну убьет он их сколько-то там, пусть даже и много, но ведь вечно-то ему везти не будет. Не на первом, так на втором десятке обязательно цапнут и тогда все, кончится этот охотничек, сам по ночам из гроба вставать будет. Это мне можно в склеп без боязни лезть. Если я уже оборотень – вурдалаком ведь уже не стану.
      - Торрель… - позвал мальчишка некоторое время спустя, показывая на мрачный еловый лес, таивший в себе жуткую тварь – не зверя, но уже и не человека, хитрую, кровожадную бестию, которая больше всего на свете любила людскую кровь. – Торрель, я в этом лесу ночевать не хочу. Мне страшно будет тут ночью спать, даже, если ты рядом будешь.
      - Не бойся. Тут рядом деревня какая-то уже близко. Вон там, видишь, под горой, лес расступается, а поле начинается? К вечеру должны добраться.
          Добрались даже раньше. Солнце еще не коснулось своим нижним краем верхушек дальних елей, когда они, проехав по просторным, тщательно возделанным полям с прочными изгородями, остановились перед высоченным частоколом из целых еловых стволов. Дорогу им перекрыли высокие глухие ворота, собранные из досок в четыре пальца толщиной.
      - Внушительно. – оценил Торрель, оглядев ворота и тын, за которым наметанный глаз различил еще и помост для лучников. – Значит, домов здесь много, раз такую дорогую штуку вытянули, и, честно говоря, есть от кого им здесь обороняться.
      - Первое хорошо, а второе нет. – отозвался трусоватый Дорат, оглядывая мрачный, словно нахмурившийся тын. – Может, пойдем отсюда?
       - Куда? От домов в лесную глушь? – возразил оборотень. – Нет уж. К тому же есть чего-то надо, уже ночь почти, а у меня ни крошки в брюхе. Эй, люди! Пустите переночевать! - крикнул он, обращаясь к верхушке частокола.
      - Кто это тут бродит? - откликнулся чей-то густой бас с правого конца тына.
      - Отпирай ворота, мы путники припозднившиеся! – рявкнул Торрель, нетерпеливо поглядывая на запад, на заходящее солнце.
      Над частоколом появилась чья-то чернобородая, щекастая рожа, красная, как помидор, с торчащими над плечами луком и стрелами, местный страж оглядел всю компанию и исчез. Вскоре массивные тесовые ворота разомкнулись, их левая створка с пронзительным, раздирающим уши скрипом ушла в сторону. За ней появился широкая улица, огороженная с двух сторон плетнями и заборами, а на фоне деревни появился тот самый краснорожий бородатый лучник, что сидел наверху.
      - Куда едете? – спросил он у всех троих.
      - Раз конь в вашу сторону мордой повернут – значит, на запад. – буркнул Торрель. – Постоялый двор у вас тут есть?
      - Неа. – бородач мотнул головой и рыгнул. – Нету у нас такой роскоши. Хотите переночевать – к кузнецу идите, пятый дом его по правую руку отсюда. Он у нас всегда приезжих принимает. Раньше, правда, только по одному брал, а теперь больше. Сыновей женил, теперь у него места больше, вас всех примет.
      - Мы что, в самом деле пойдем к кузнецу? – ужаснулся Дорат, когда они проехали пару до-мов и остановились, чтобы чародей мог снять со своей спины неподъемную сумку и хоть немного передохнуть.
      - Угу. Кузнец в деревне человек богатый, дом у него просторный должен быть, крепкий. – буркнул Торрель, оглядываясь одновременно по сторонам. Что-то ему здесь определенно не нрави-лось, хотя он и не мог понять что. Вроде селение как селение, таких по всему Мидгарду десятки со-тен. Глухие деревни, стоящие в лесах, что в Саргоне, что в Ламидонии почти одинаковы, разницы особой нет, а что-то ему не нравилось..
      - Почти как в моей родной деревне. – вздохнул Орландо.
      - Что? – переспросил Торрель и в это же мгновенье до него дошло, что же ему так не понравилось в деревне – на всем длинном прогоне ни возле домов, ни на улице, не было ни одной домашней скотины. Куры с гусями, овцы, козы коровы и лошади, конечно, были, только все кудахтали, гоготали, бекали, мекали, ржали и мычали где-то далеко в глубине дворов, по своим сараям, где их всех заперли за прочными дверьми и наверняка на засовы.
       - И детишек нету. – насторожился оборотень. - Весна, вечер, погода теплая - в самый раз им играть, с луками и с мечами бегать, а их или нету, или по домам сидят. Лучше бы, конечно, второе, потому что если первое – дело плохо.
      - Чего? – не понял Орландо.
      - Голодный я. Пошли быстрее.
      Местный кузнец – широкоплечий короткобородый и уже сильно седой мужик лет сорока-пятидесяти с бочкообразной грудью, широкими боками и внушающими уважение мускулистыми руками, встретил их всех приветливо, гостям даже обрадовался и приказал жене приготовить горницу, и усадил за стол. Вся семья как раз ужинала, торопясь наестся еще при свете солнца – летом, в деревнях, зажигать огонь в доме и у саргонцев и у ламидонцев не полагалось, чтобы не навлечь к дому всякую нечистую силу из леса или болота. Зимой и поздней осенью, когда лесная и болотная нечисть завалится в спячку – тогда жги хоть всю ночь, а весной и летом нельзя. Гостей без лишних церемоний усадили к столу, хотя ужин, по крайней мере, на взгляд Торреля, был не очень – гречневая каша с маслом, те же гречневые лепешки с медом и пироги с творогом. Во время еды хозяин искоса поглядывал на гостей, но ничего не говорил, только кивал и приказывал плотной жене подкладывать еще. Наконец, когда даже Дорат наелся и сыто облокотился о ковер на стене, хозяин незаметным жестом велел жене выйти и спросил, прямо глядя на Торреля, как на самого старшего:
      - Гости, а вы по дороге ничего такого не видели? Не попадалось вам что-то этакое?
      - Этакое? – хмыкнул саргонец. – Боровик я видел по дороге преогромный, не во всякую корзину пролезет.
      - Я не про то… – кузнец досадливо поморщился и махнул рукой. – Ладно, прямо спрошу. Мертвецов вдоль дороги видели? В крови, изгрызенные. Встречались?
      Орландо шевельнул было губами, но охотник под столом наступил ему на носок своим сапогом, и он умолк, сделав вид, что просто облизывается. Хозяин не отставал, глядя на гостей внимательными умными глазами.
     - Ну, было. – признался Торрель. – До полудня еще. Я видел: лошадь и человек до костей съеденных.
      Кузнец огладил бороду и начал рассказывать:
      - Уже два года как здесь чего-то странное творится. Не у нас, здесь ни один человек так уж страшно не умер, разве что у бочкаря сын вилы в бок получил, ну да не надо было вдрызг нажираться и за девками гоняться. У нас все спокойно, а вот по дорогам окресть, не раз и не два проезжих находили, даже тех, которые у меня останавливались. Изгрызены все были страшно. Лиц ни у кого и не разобрать было, горло вырвано, а многих так и вовсе находили обглоданными до самых косточек. Один раз – так целую семью: мужика, бабу и трех детишек. Они на воловьей упряжке переезжали куда-то с места на место, денег у них не было, они и остановились в лесу, чтоб не платить. Даже хоронить страшно было то, что от них осталось. Это год назад было, а сейчас уже на четвертый десяток наверно, счет пошел. Страшно. Хоть у нас и не умер никто, а мы боимся, два года живем, как в осаде. Скотину далеко не гоняем, на ночь запираем, да и детишек даже вечером никто на улицу не пускает.
      - Скотину тоже? – резко спросил Торрель.   
      - У  нас не, ни разу, даже курица не пропадала, а вот те, что под путниками – то да. Волы у той семьи погрызенными валялись, прямо в запряжке, коней находили разорванных, один раз кобылка к моему двору прибежала. Седло на брюхе, тряпка под ремнем седельным в кровище вся, видать, от хозяина, и у самой задняя нога покусана. Я ее вылечил, сейчас ходит хорошо, не хромает.
      Торрель поднял голову и посмотрел на хозяина дома, а тот – на него - выжидающе.
      - Слышал про меня? – усмехнулся саргонец.
      - Слышал. – признался купец. – Потому и рассказываю. Другим бы не стал.
      - Хреновые дела, кузнец. – буркнул Торрель. – Оборотень у вас завелся. Днем человек как человек, а ночью волк. Здесь, из вашей деревни.
      - Слышал. Говорили уже. - в тон Охотнику проворчал кузнец. – Кто говорил, оборотень, кто волкодлак. Как ты говоришь, из нашей деревни, других-то домов на шесть дней пути нет, искали даже, кто. Жреца приглашали, он нас всех собрал и во всех тут своим жезлом тыкал. Когда в меня ткнул – его жезл и засветился. Теперь все на меня косятся. Ведь и путники некоторые из тех, кого убивали, у меня останавливались. На кол только потому не посадили, что еще не до конца поверили, что я и есть оборотень, все же я здесь родился, вырос. А еще потому, что другого кузнеца вокруг нету. Если меня казнят – тогда тут все без серпов и кос останутся, как же тогда сеять-жать? Однако же, паршиво жить, когда на тебя все косятся. Хоть и не трогают, а в дом никто не заходит, выпить не приглашают. И сыновей моих, двойняшек, гоняют, от них уже и жены собрались уходить…
      - Попробую помочь. – буркнул Торрель. – Не за так, конечно.
      - Заплачу. – кивнул кузнец. – У меня самоцветы есть. У той кобылке, к седлу мешок был приторочен, а в той сумке монет было много, ну и побрякушки всякие. Большую часть мои сыновья своим девкам подарили, когда женились, но кой-чего у меня осталось.
      - Завтра. – зевнул саргонец. – Сегодня спать хочу.   
      Спать их уложили в одной большой, просторной и чистой комнате за кухней, на широченных лавках с толстыми соломенными матрасами. Из-за столь удобной постели спал Орландо очень долго, когда проснулся, комната была вся залита солнечным светом, льющимся из двух высоких и открытых, ничем не забранных окон. Снаружи шелестел листьями яблоневый садок, радостно чирикали птички. Мальчишка сел, потянулся и нехотя выбрался из постели. На кухне кузнецова дома он застал только жену хозяина, которая ходила туда-сюда то в сени, то обратно на кухню, и Торреля. Женщина возилась с булками у печной заслонки, а саргонец, сидел за столом, вытянув ноги, и изредка прикладывался к высокой глиняной крынке с молоком.
      - Торрель! – позвал Орландо. - Дорат всю ночь не спал, ворочался. Он сказал, что жутко боится того чудища, которое здесь живет. Даже хотел ночью отсюда уйти. Боялся, что оборотень в окно залезет и загрызет тут всех. Может, и правда?
      - Чушь. Как и все, что этот толстяк болтает. Здесь как раз самое спокойное место во всей округе. Ты знаешь, что волки возле своего логова никогда не охотятся? Нет? Ну так знай. Этот местный оборотень - хитрая бестия. Он своих, из родной деревни не трогает никогда, ни людей, ни скотину. Убивает только проезжих, на дорогах. Их и искать почти всегда никто не ищет, да и местных их трупы обычно мало волнуют. В деревне за два года он никого не тронул, зато по окрестностям лютует страшно. Крупная зверюга, сильная и злая, до крови и мяса жадная. Я ту лошадь издали видел, которая от него убежала – так у нее такие шрамы… Это нам еще повезло, что мы до света сюда заехали. Вот если бы на ночь в лесу остановились – тогда точно хуже было бы.
       Тут дверь из кухни на улицу открылась, и в проеме возник Дорат. Оглядев кухню, толстяк смутился, увидев Орландо, и даже отступил назад, но потом вновь двинулся вперед, поставив обе ноги на порог. Взглянув в лицо ученику Ангуса, Орландо, увидел, что Дорат мучительно борется сам с собой, разрываясь между какими-то двумя вещами. Вскоре стало понятно, между какими. Молодой маг вошел в кухню, и, свернув к Торрелю, остановился возле него и произнес:
      - Послушай, охотник…
      Саргонец от удивления поперхнулся молоком. Чтобы не облиться, он отставил крынку по-дальше от себя и посмотрел на Дората изумленно-недоверчивыми глазами. Орландо даже подумал, что ослышался. Ему было легче поверить в то, что он - сын ламидонского короля, чем в то, что гор-дый, кичливый Дорат снизойдет до презираемого им саргонского охотника и заговорит с лесным дикарем, вором и убийцей. Увидев, как на него все смотрят, чародей обиделся и надулся, как мыльный пузырь.
      - Ну и пожалста! Раз не хотите меня слушать – не надо! – буркнул он и повернулся с гордым видом, явно собираясь уйти.
       - Да нет уж, говори, раз уж начад. – усмехнулся Торрель.
      - Вчера… – начал Дорат своим обычным тоном, но сразу же  осекся, подумал, пожевал губами, и продолжил уже более мягко. - Вчера тут вот, в этой самой комнате говорили, что тут завелся какой-то страшный зверь.
      - Ну в общем, так. – подтвердил Торрель. – Волк-оборотень. Знаешь, что такое?
      - Знаю! Знаю и жутко боюсь! – взвизгнул Дорат. – Я всю ночь из-за этого не спал, а утром даже не смог ничего съесть, ни крошки! Вот эта вот женщина может подтвердить. Я не смог ничего съесть кроме двух булок с маслом и чашки горячего мятного чая. Так дальше продолжаться не может!
      - Иди дрова поколи. На аппетит это хорошо действует.
      - Не хочу я дрова колоть! Я не хочу, слышите, не хочу здесь оставаться! Это опасно!
      - Уйти отсюда – значит, ему голову прямо в пасть сунуть. Он путников на дороге грызет, а в деревне никого не трогает. Если мы отсюда выйдем – он нас в первую же ночь выследит.
      - Это я понимаю! – воскликнул чародей. – Я у тебя хочу спросить, есть ли на свете оружие, при помощи которого от этого чудовища можно защититься. Ты же на них охотишься, ты должен знать! Как мне от него защищаться, если он вдруг захочет на меня напасть? Носить чеснок?
      - Чеснок носят от вампиров. Оборотень от твоего чеснока разве что расчихается. Они по-настоящему только серебра боятся. Серебра и осинового кола.
      - Серебро? У меня есть серебро! Серебряная чарка.
      - Упейся из нее в доску для храбрости. Амулетик серебряный нужен, жрецом освященный, ну или оружие из серебра. Серебряным клинком ты его ранишь, можешь даже и убить, если хорошо прицелишься.
      - Ага! – Дорат моментально просветлел лицом. – Скажи, а серебро плавится?
      - Плавится, как и железо – в горне, под поддувом.
      - Знаю! – крикнул Дорат, и, не прощаясь, со всех ног побежал в комнату, где они спали. Обратно он вылетел стрелой, бережно, как ребенка, прижимая к животу серебряную чарку. Орландо, стоя возле окна, видел, как волшебник выбежал из дома, и, подбежав к хозяину-кузнецу, начал ему что-то горячо говорить, ожесточенно жестикулируя, потом сунул ему серебряную посудину в руки и убежал куда-то.
      - Интересно, куда он побежал? – произнес Орландо.
      - В коноплю. С утра там сидит. – зевнул Торрель. – Есть такое поверье, что конопля защищает от диких зверей, ну и от оборотней тоже. Глупость это все. Ни от чего она не защищает. Единственное, от кого она твоего дружка защитит – так это от хозяина того поля, и то вряд ли. Он там такую тропу протоптал – как будто косяк диких лошадей прогнали.
      - Слушай, Торрель, а как ты этого оборотня будешь ловить? – поинтересовался Орландо.
      Саргонец нахмурился, залпом допил молоко и буркнул:
      - Ближе к вечеру скажу.

- Торрель, что же делать? – прошептал мальчишка.
      - В деревню пойдем. Тут ты мне никак не поможешь.
      Когда они вдвоем валились в ночную деревню, стояла мертвая ночная тишь. Деревню окутала холодная темнота, ни в одном доме не светилось ни одно окно. Молчали даже собаки. Все затаились, трясясь от страха перед жутким оборотнем, а оборотень брел по деревенской улице, пошатываясь и оставляя за собой кровавые метки.
      - Столько… столько волкодлаков выжег серебром, а вот теперь самого жжет… - прохрипел саргонец, затравленно озираясь по сторонам. - Пошли в кузницу того мужика, у которого мы комнату брали. Это у него за огородом, на задах.
      - Туда-то зачем? – удивился мальчишка.
      - Делай, как я сказал!!
      - Ну ладно, ладно. – пробормотал Орландо.
      Дом кузнеца он нашел сразу, пройдя вдоль заборчика, они свернули с прогона и по узкой тропке между забором и боковой стенкой хлева, прошли на аккуратно засаженный огород. За ним, на узкой полосе луга, на берегу ручья, стояло каменное строение с квадратной трубой из серого камня - кузница. Двери в этом строении не было, ее заменял ветхий кожаный полог, откинутый, чтобы кузница за ночь хоть немного проветрилась от жарищи, которую в ней нагоняли за день, так что внутрь Орландо и Торрель прошли без затруднений, даже не пришлось ничего ломать. Зайдя в кузницу, Торрель вздохнул и тяжело опустился на трехногую табуретку у стены, столкнув с нее широкую лохань с холодной водой, в которой закаливались свежепрокованные вещи.
      - Теперь зажги огонь в печке. Сможешь? - спросил оборотень. Вот теперь Орландо видел, что ему по-настоящему больно. Левой рукой он вцепился в раненое плечо, губы кривились, обнажая зубы.
      Орландо кивнул, отпустил плечо товарища и бросился к закрытому заслонкой горну. Угли в топке после целого дня работы еще не остыли, разжечь их ему никакого труда не составило, стоило кинуть туда пару поленьев и пару раз нажать на рукоятку кожаных мехов.
      - Брось туда какую-нибудь железяку и качай - так, чтоб чертям жарко стало! – приказал саргонец.
      Орландо, заметавшись около горна, схватил со стены висевший в ременной петле чекан, которым пробивались дыры в полурасплавленном мягком металле и швырнул его на угли, в горн. Железо протестующе задымилось, начинающий подмастерье подскочил к мехам и заработал руками. Сразу запахло паленым – это его светлая грива, попав в горн, начала трещать. Орландо сразу же стало жарко, горячий пот ручьями потек по всему телу. Чекан, лежавший в адском пламени, с ревом и гулом бушующем в горне, раскалился докрасна, стал из черного ярко-алым.
      - Хватит… - простонал Торрель. – Теперь пусть в углях полежит, не остынет. Давай, иди сюда…
      Орландо оторвался от меха, обоими ладонями стер с лица горячий пот и подошел к оборот-ню. Торрель облизал губы и повернулся на табурете так, что перед глазами Орландо оказалась левая часть его спины с торчащим в плече куском серебра. Мальчишка замер, догадываясь, чего от него хотят. У него задрожали губы и затряслись руки.
      - Я… я не смогу. – пробормотал он, пятясь к выходу. – Я не смогу, меня этому не учили.
      - Сто оборотней и одна ведьма, да этому и не надо учиться, просто ухватись и дерни.
      - А ты? Может, ты сам?
      - Как? Он в меня сзади попал! Давай, мальчик, вытащи из меня эту штуку, пока она меня всего изнутри не сожгла.   
      - Ну хорошо, ладно. – пробормотал Орландо и встав за спиной Торреля, осторожно, двумя пальцами, ухватился за выступающий из плеча серебряный клинок.
      - Лезвие ровное? – спросил Торрель.
      - Да, без зазубрин. – ответил Орландо, попробовав заточку клинка согнутым указательным пальцем.
      - Уже хорошо. Если бы твой дружок еще и острогу заказал – я бы сдох. Ровное быстро вытащится. Теперь тяни.
      - Кровь пойдет… - неуверенно пробормотал мальчишка, все еще надеясь отступить
      - Знаю! Тяни!
      Орландо тяжело вздохнул, но отступать было некуда. Он помялся на ногах, отыскивая нуж-ную позу, потом, догадавшись, отодвинулся чуть назад и уперся вытянутой левой рукой в лопатку Торреля, а за нож схватился правой. Саргонец весь напрягся, со скрипом стиснул зубы. Орландо, как-то сумел успокоиться, закусил губу, сжал лезвие рукой и что есть силы потянул на себя. Острая режущая кромка впилась ему в ладонь, потекла горячая кровь. Торрель под его правой рукой задрожал, дернулся и начал медленно заваливаться вперед. Только что родившийся на свет хирург сжал его за правое плечо и рывком вернул назад. Саргонец со стоном выпрямился. Орландо открыл глаза. Серебряного лезвия в спине больше не было, только темная, блестящая от крови дырка в плаще и куртке, а нож, покрытый темной кровью оборотня, был зажат в его руке.
      - Что это??? – взвизгнул кто-то слева от них, из двери, из-под кожаного полога.
      Орландо, не веря своим ушам, медленно повернулся к входу в кузницу. Там стоял Дорат. Чародей, открыв рот, круглыми глазами таращился на его руки, на окровавленный серебряный клинок, потом перевел глаза на скорчившегося на табурете саргонца, сжимающего раненое плечо. На лице Дората отразилась отчаянная работа мысли, а потом он завизжал так, что рыбий пузырь в окне кузницы прогнулся, как парус:
      - Он оборотень! Он! Он!!
      Торрель отнял левую руку от плеча и пошарив по стене, нашел висящую на гвозде подкову. Зарычав от злости, оборотень перехватил подкову за конец, хорошенько размахнулся и отправил кусок железа прямо в ненавистную холеную рожицу. Дорат, увидев, как он замахивается, побледнел и пригнулся, так что удар прошел впустую: подкова свистнула у волшебника над головой.
      - Твое счастье, что у меня рука не работает, а то бы я тебе свое серебро всадил по самые пе-рья! – проорал Торрель. – Чертов колдун! Дуболом-недоносок! Сын барахской гадюки ты, а не чаро-дей!!
      Дорат развернулся и рванул от кузницы, как девушка-нимфа от пьяного сатира. Орландо растерянно посмотрел на Торреля.
      - Как? Как он узнал, что мы здесь?
      - По моему следу притащился, гиена смердящая. Я столько крови оставил, что меня и слепой найдет. Сам так раненых волкодлаков находил, кого с первой стрелы не добил, а теперь самого выследили. Эй, не спи! Не все еще. Теперь возьми из печки железо. Да быстрей же, матерь твою, я кровью исхожу! Не руками, дурак! Клещи возьми! А теперь жги! – резко приказал Торрель, распрямляя спину. Мальчишка испуганно попятился, мотая головой. Саргонец бессильно застонал.
      - Ну что ты ждешь? Я же кровью истеку!
      - Одежда… – пробормотал мальчишка.
      - Сто оборотней… - прохрипел Торрель и начал раздеваться. Саадак он просто сбросил на пол, а одежду кое-как стянул только с правого плеча. Орландо приблизился, и, закусив губу до крови, поднес дымящуюся железку к ране на плече оборотня и вдавил чекан в тело. Торрель заорал что-то на саргонском, захрипел, словно подавился и уронил голову на грудь. Орландо, отшвырнув клещи, бросился вперед, чтобы подхватить падающего саргонца, но тот уже пришел в себя и каким-то нечеловеческим усилием поднял голову.
      - Перевяжи… Рубашкой.   
      - Ага. – Орландо кивнул, руками надорвал тонкую, изношенную рубашку и, стянув ее с друга, разорвал на несколько широких полос.Повязка вышла вполне плотной, даже слишком – на полспины. Саргонец пошевелил предплечьем, хмыкнул и начал одеваться. Орландо опустошенно откинулся на стену кузницы, вытирая окровавленную ладонь о подол камзола. Торрель извернулся и рукой проверил повязку – не промокла ли.
      - Ладно, пошли отсюда. Возьми все мое барахло и ножик этот чертов возьми. Незачем следы за собой оставлять.
      - Да уж. – Орландо, выходя из кузницы, оглянулся. Клещи и остывающий, потерявший форму чекан валялись на полу, так же, как и лохань, уже без воды. Табуретка была перевернута, на полу у стены валялись скинутые ремни и железки, подкова валялась и вовсе за порогом. Следов они действительно не оставили.
       Выйдя из кузницы, Орландо огляделся в поисках Дората, но чародея не заметил. Перепуганный Дорат за это время наверняка удрал за пределы видимости, а вот Торрель на ногах держался явно через силу. Орландо догнал его, и помог дойти до дома кузнеца, откуда они выехали вечером, под руку ввел во двор. Огненный, умница, уже стоял у ворот во двор, ждал, когда его пустят в конюшню. Увидев хозяина, он повернул к нему голову и заржал, но мальчишка решил сначала завести в дом раненого и, заведя Торреля на ступеньки, забарабанил в дверь. Дверь открыли только после того, как он постучал в нее ногой.
      - Ой! – открывший дверь кузнец даже присел, увидев постояльцев. – Чего это с ним?
      - У него болотная лихорадка. – ляпнул Орландо первое, что пришло в голову.
      - А-а… Мерзкая штука. Идите в комнату, там постелено. А оборотень?
      - Завтра… - буркнул Торрель, не открывая глаз. – Завтра схожу. Будет вам ваш оборотень.

Глава 8. Саргон.
     
      - Эльв… - выдохнул Торрель, глядя на расстилающуюся перед ними водную гладь величай-шей реки Ламидонии.
      Орландо с Доратом, услышав это, бросились к вышедшему вперед охотнику.
      Перед ними лежал воспетый множеством песен, овеянный легендами Эльв, Отец рек. Глав-ная река Ламидонии, пограничный рубеж с Саргоном, медленно текла в своих крутых берегах, колыхалась крутыми волнами. Ширина русла просто подавляла неискушенного своими размерами и небывалой, дремлющей мощью. Орландо, как зачарованный смотрел вперед и видел только воду - синее, бескрайнее пространство, занятое только водой, на границе видимости сливающуюся с голубым куполом неба. Противоположный, уже саргонский берег виден не был, угадывался только по темной полосе почти на линии горизонта.
      - Почему здесь никого нету? – удивился юноша. – Когда мы по берегу Силера шли, на каж-дую лигу две деревни приходилось, а тут Эльв, а народу нет. Тут же должно стоять множество дере-вень, а нам даже зайцы не попадались, только степь.
      - Такие места… - туманно сказал Торрель. – Тут на полночи галопа в обе стороны ни одной деревни нет. Днем тут по всему течению Эльва самое спокойное место. Народу здесь нет, погранич-ной заставы, как в других местах, тоже. Только дозоры конные днем заходят, но от них спрятаться все равно, что зайчонка поймать. Что они с седла на галопе  в такой траве увидеть могут, кроме ушей своих кобыл? Слепые, как кроты.
      - А почему здесь пограничной заставы нет? – насторожился Дорат. – Тут же все равно граница, значит, стража тоже должна быть.
      - Зачем стража, если тут ни одного брода на тот берег нету? Здесь глубина метров пятна-дцать, а ширина – сам видишь.
     - И что, мы здесь будем переправляться? – взвизгнул трусливый волшебник.
      - Да, и быстро. Хоть дозоров нет, но поторапливаться надо. Давайте, спускайтесь к реке. Тут под этим косогором спуск к воде отличный, его не видно.
      - Какая тут глубина, ты сказал? – спросил Орландо.
      - Метров пятнадцать-двадцать. Может и больше. Что я, мерил что ли? Рыбачьи лодки, если тонут – так по самые мачты, значит, глубоко. Ты плавать-то умеешь, Орлиное сердце? Или рожден-ный летать, в воде барахтаться не может?
      - Плавать я умею, я когда маленьким был, свою речку тоже переплывал, только она узкая была, а здесь… Я даже не знаю, хватит у меня сил.
      - Ничего. У меня хватает, значит, и у тебя хватит. Ты вот что: плыви рядом с конем. Тряпки свои на седло ему привяжи, они в любом случае вымокнут, а поводья в зубы возьми. Если устанешь – жеребцу за шею ухватись, он вынесет. Наши охотники так всегда переправляются. Мешки с соболями на седло, а сами рядом.
      - И не тонут? – хмуро поинтересовался юноша, скидывая сапоги.
      - В прошлом году парнишка вроде тебя рыб пошел кормить. Силенок в руках у него до того берега не хватило, рано разжал, а может, и русалка за ноги ухватила. Кто ж теперь разберет.
      - А они тут есть? – испугался Орландо.
      - Коечно есть, тут для них раздолье Да не бойся, со мной они к тебе не полезут.
      Орландо присмотрелся к тому, что делает охотник. Торрель стоял у невысокой кочки и сапогом раскидывал землю. Копнул носком раз, другой, нагнулся, руками выворотил пласт земли – и на поверхности появилась верхушка тонкого пенька, целиком зарытого в землю.
      - Единственный пень на этом берегу. – деловито пояснил он, вынимая нож. – Я его взял и закопал, чтоб не набрел никто. А то срубят, сволочи.
      Дорат, увидев то, что Орландо уже видел в придорожном лесу, во время разборки со стражниками, подавился воздухом, закашлялся и чуть не грохнулся с ковра под берег, в Эльв.
      - Это… это колдовство!! – заорал он.
      - Кто бы говорил. – буркнул мальчишка, раздеваясь догола. Одежду он свернул в плотный тюк и вместе с мечом положил на седло к жеребцу – одежду снизу, меч сверху, а поверх набросил одно из своих одеял, и, шлепая по траве босыми ногами, по пологому склону спустился к самой воде, ведя Огненного за повод пока еще руками. Дорат уже крутился над водой, сидя на своем ковре и Орландо в этот момент очень ему позавидовал – тому ведь не придется одолевать реку в больше чем в две сотни локтей шириной - сиди себе на ковре и поплевывай в небо. Посмотрев на великую реку обреченным взглядом, мальчишка зябко поежился и загнанно ступил в ее прохладные воды. Глубина была сначала по щиколотку, ноги приятно грелись в теплом желтом песке, потом поднялась до колен, а затем он шагнул - и дно сразу провалилось у него из-под ног, со всех сторон его обступила вода. Мальчишка дернулся, высунув руку из воды, сунул поводья себе в рот и, освободив обе руки, поплыл. Больше всего он боялся, что Огненный не пойдет в воду, заартачится, но жеребец пошел за ним, как собака и вскоре уже догнал его, мощно загребая копытами. Орландо, вспомнив, что говорил Торрель, подплыл к коню поближе и обвил его одной рукой за шею, гребя свободной, правой  рукой и ногами. Так плыть оказалось вовсе даже не трудно, могучий конь тянул его за собой, как парус тянет лодку и мальчишка даже улыбнулся, с удовольствием плескаясь в чистой прохладной воде. Определенно, эта прогулка начала ему даже нравиться и он гораздо больше озаботился тем, что у него намокли волосы, чем тем, что может утонуть. Дората над водой видно не было, наверное, он уже давно перелетел реку на своем ковре и теперь стоял на берегу. Справа раздалось какие-то всплески. Повернув голову, Орландо увидел плывущего по воде белого волка. Огромный зверь барахтался в воде в типично собачьей манере, высоко держа голову – в пасти у него был зажат нож. Догнав Огненного, зверь притормозил, подплыл к Орландо с другой стороны, и поплыл с рядом. Держась рядом, волк, лошадь и плывущий между ними юноша спокойно, без лишней суеты, переправились через реку и через какое-то время все трое стояли на широкой песчаной косе уже на саргонском берегу.
      - Даже не верится! – восхитился юноша. – Я Эльв переплыл! Ай!!!
      Мальчишка взвизгнул, но было уже поздно. И лошадь и волк, как будто сговорившись, одновременно передернули мокрыми насквозь шкурами, а он стоял между ними. На отважного покорителя Эльва полетели целые струи холодной воды, залив лицо и вымочив волосы.
      - Гады вы! – проникновенно воскликнул Орландо, размазывая воду по лицу, чтобы продрать глаза.
      Жеребец и волк посмотрели на него одинаково невинными глазами, не понимая, при чем здесь каждый из них. Орландо, выругавшись, выпустил поводья из зубов, и, подошел к седлу. Сняв одеяло, только немного подмокшее снизу, он начал вытираться, следя за Торрелем. Волк деловитой рысью пробежал по берегу, внимательно нюхая все вокруг, потом развернулся и… задрал ногу на торчащий из берега сорняк. Справив нужду, зверь еще раз оглядел все вокруг и только после этого взобрался на пригорок, где в одиночестве чуть-чуть высовывался из земли совсем невысокий, но толстый, как бочонок, пень. Положив на него лапы, зверь умудрился развернуть нож у себя в пасти и воткнул его лезвием в глубокую выемку – видно, пользовался им не раз. Дальше все пошло уже как обычно. Три прыжка – и на землю свалился уже Торрель, в сухой одежде, но с мокрыми волосами. Юноша отвернулся к воде, вытирая поясницу и то, что ниже, а оборотень, оглядевшись, и видя, что его никто не видит, опустился на колени и поцеловал родную землю, покрытую влажной, наполненной жизнью травой.
      - Дорат, ты где? – спросил Орландо, снова повернувшись к воде спиной и оглядываясь вокруг уже сухими, без воды, глазами. Саргонский берег Эльва был ниже ламидонского, но в глаза это не бросалось. К воде подходили толстые ивы, отражавшиеся в неподвижной голубой воде, как в огромном зеркале. Толстые ветви нависали над самой водой, под сенью листвы крутилась рыба.
      - Здесь поблизости никого нет. – важно сообщил маг, выныривая из узкого промежутка между двумя деревьями. – Никого из этих грязных, диких саргонцев.
      - Скажи своему дружку, чтобы следил за языком. – холодно посоветовал Торрель. – Иначе его за такие слова могут и отрезать. Не я, парни, которые про себя такое услышат. Здесь не Ламидо-ния, тут любой крестьянин - человек, а не животное в плуге. Они такие же люди, как и король, может, не такие богатые, но свободные и гордые и не любят, когда их оскорбляют. Это понятно?
      - Понятно. – буркнул Дорат.
      - Заруби себе на носу, второй раз повторять не стану. Орлиное сердце! Одевайся, пошли.
      - Я мокрый!
      - Солнышко жарит, высохнешь. Оглянись вокруг, поищи. Там, под деревьями тропа должна быть.
      - Так ты же сам сказал, что тут не ходит никто. Откуда же тогда тропа? – спросил Орландо.
      - Я сказал, что тут торговцы не ходят, бродов нет, телеги не переправятся. И солдат ламидонских нет, потому что купцов нет. А тропы есть. Тут много кто переправляется. Одиночки вроде меня, промысловики, которые сами свои шкуры на той стороне продают, контрабандисты. Тропа должна быть.
      И правда, была. Орландо вздохнул, взял коня за поводья и потянул за собой, во влажную тень могучих дубов. Солнце жарило вовсю, но под деревьями было сыровато, гулял прохладный ветерок. По мокрой коже Орландо мигом побежали мурашки, поясницу захолодило. Орландо прибавил шаг, но лесок оказался довольно обширный, просто так не пройти. Где-то через полчаса быстрой ходьбы, Орландо руками раздвинул мешавшие ему ветви, сделал широкий шаг вперед и остановился. Перед его глазами раскинулась изумрудно-зеленая заросшая травой равнина.
- Быстрей! – поторопил его Торрель, толкнув в плечо. – Это приграничье, ламидонцы могут в любой момент нагрянуть, или наши дозоры. Осторожней, дурак! Смотри под ноги!
      Орландо вздрогнул и подался назад. Торрель нагнулся и показал Орландо в траву, на землю, там, где только что была его нога. Юноша наклонился вперед, чтобы лучше видеть и увидел в густой зеленой траве тускло-серый стальной репей, со щетинившимися во все стороны длинными иглами.
      - Это против ламидонской конницы. Чтоб их лошади копыта себе пропарывали, если здесь пойдут. – пояснил Торрель. – Под ноги коню смотри, прежде чем ступить. с такой штукой в копыте он только под нож годится. Пошли, я тут тропку знаю, там этих штук нет. Контрабандисты расчистили, чтоб товары возить. На своих-то спинах много не утащишь.. Иди за мной, след в след, ни на шаг не отходи..
      Орландо поправил подругу и пошел вперед, взяв коня под уздцы, внимательно оглядывая траву перед собой, и завидуя Дорату. Он-то летел над землей, ему не надо прочесывать траву взгля-дом до боли в глазах. На глаза  ему то и дело попадались раскиданные в траве стальные репейники, но там, где он ехал, их не было. Видно, тут и в самом деле был какой-то коридор, свободный ото всяких убийственных штучек. Прогулка по «минному полю» заняла довольно много времени, тени успели сильно вытянуться. Тропа из незаметной превратилась во вполне приличную дорожку.
      - Можешь выпрямиться. – разрешил Торрель. - Тут уже подарочков для ламидонцев нет, тут и наши ездят.
      Орландо с облегчением распрямил затекшую, вспотевшую спину и начал с любопытством оглядываться по сторонам. Тропка контрабандистов расширилась до приличной, хоть и не слишком наезженной дороги, по которой могла проехать лошадь с телегой. Дорога пролегала через широкий луг. Жужжали пчелы, порхали бабочки, солнце ярко светило в небе, дул легкий приятный ветерок. Огненный, видя такое буйство жизни, дернул головой, вырвая узду из рук хозяина
      - Свободу чует. – буркнул оборотень. – Ты держи его крепче, а то еще сбросит и удерет. То-гда ты за мной на своих ножках за мной не успеешь, а я здесь тебя дожидаться не стану. Тут время дорого. Прихватит нас какой-нибудь дозор – и все! Шлепнут всех, как ламидонских разведчиков, без разговора. В тебе с первого взгляда ламидонца видать, да и твой дружок на саргонца не тянет. А меня пристрелят, как проводника вашего. И будут правы.
      - Почему? Почему между вами и нами такая вражда? Ну да, была война между Саргоном и Ламидониией, но это очень давно было, а ты говоришь, что меня могут убить только за то, что я ламидонец. За что?
      - За сожженные деревни и трупы на улицах. – веско ответил саргонец. – Война, говоришь, давно кончилась? Она никогда не кончалась. Шестнадцать лет назад, в год Мыши, была страшная засуха. Дождей всю весну, лето и осень не было, жара стояла страшная. Посевы сгорели начисто,  скот целыми стадами дох - все водопойные пруды высохли. Эльв тоже пересох. Там, где мы пере-правлялись, коню по брюхо было, а в низовьях на мелях даже дно показалось. Осенью, ночью лами-донцы сели на коней и перешли Эльв, как пересохшую лужу. Почти в этом самом месте. Светло стало, как днем - от пожаров. Убивали целыми деревнями. Женщин и мужчин резали, топтали конями и сапогами, а детей со стариками запирали в домах и поджигали. Чего морщишься? Сам просил рассказать. Тут раньше несколько деревень стояло, а теперь сам видишь, никого не осталось. Раньше пепелища были, а теперь и они травой поросли. А потом, уже сильно после полуночи, подошли наши. Пограничные дозоры ламидонцы перебили, но подошли другие полусотни, из резерва. Увидели горящие деревни, ну и… озверели все. Набросились на ламидонцев, как оборотни в полнолуние. Настоящая бойня была. Ламидонцы сначала стойко держались, а потом в кучу сбились, не выдержали и побежали, а наши гвоздили их гранеными стрелами в спины. Давно это было, только люди не забыли. С тех пор тут деревень и нету
      - Не может такого быть! – гордо заявил Дорат, подлетая сзади. – Войска Ламидонии не могли перейти реку и напасть на Саргон. Это равнозначно объявлению войны, а между Ламидонией и Саргоном уже очень давно подписан мирный договор.
      - Пьяным рыцарям на все договоры плевать. Они нажрались перед атакой, как свиньи, а по-том осатанели от пролитой крови. Ламидонские генералы потом все на выпивку и свалили. Хотя, какая выпивка, если границу они перешли в пяти местах по всему Эльву, почти в одно время? Что, десять полков по всей границе одновременно напились и решили на пьяную голову пойти повое-вать? Это был заранее спланированный набег, попытка закрепиться на нашем берегу, а пьяные все были для того, чтоб не так страшно было под наши стрелы лезть. Да впрочем, это не так и важно. Все равно всех ламидонцев назад в реку спихнули и трупы их рыбам на корм пустили.
      Все некоторое время молчали. Молчание первым нарушил Орландо:
      - А ты откуда знаешь, как все было той осенью, шестнадцать лет назад? Тебе рассказывали?
      Торрель ответил не сразу, медленно.
      - Незачем мне было слушать. Я здесь был. Ну, не здесь… на границе, вниз по течению, в двух днях пути отсюда. Я тогда служил в Пограничной страже. На нас пара конных полков вышла, а за ними пехота с топорами на длинной ручке. Ну, да у нас они сломали себе шеи. Не знаю, как здесь было, а мы свой участок не проспали, встретили их уже на укреплениях. Земляной вал, а перед ним колья, чтоб коням брюхо пропарывать, если вплотную подойдут. С полутора сотен шагов так дали– дышать от стрел стало нечем. Передний ряд как будто косой скосили. Кони на полном скаку на землю грохнулись, прямо под копыта тем, кто сзади. Второй ряд свалился, сам собой, на них те кто сзади, налетели. Ругань, неразбериха, кони бесятся, храпят, ржут, людей топчут! Их доспехи трескаются, как арбузы, факелы коптят, а мы бьем в это месиво, от души, от уха, аж тетива трещит. Потом, когда все кончилось, скинули трупы в реку и пошли на зарево от горящей де-ревни… Давай, мальчик, прибавь ходу. Что ты, на кляче, что ли.
      Когда солнце начало клониться к закату, Торрель огляделся и знаком показал Орландо в сторону. Тот приподнялся на стременах и увидел на равнине большое стадо разномастных коров. Откормленные животные, как баронессы разлеглись на траве, перетирая жвачку. В стороне, под деревом, дремал парнишка-пастух, а по обе стороны от него лежали псы с длинными, изогнутыми саблей, хвостами. Двое черные, кудлатые, огромные, с висячими ушами, а еще две серые, гораздо мельче и жилистей, со стоячими ушами.
      - Полуволки. – буркнул Торрель. – Волка не боятся, и хватают сразу за глотку. Этим лучше даже на нюх не попадаться – поднимутся вмиг. Сначала сами налетят, а за ними волкодавы. Тогда точно хана.
      - Ты мне их только за этим показал?
      - Нет. Это значит, что скоро к жилью выйдем. Приграничье кончилось, деревня близко. Хорошая у тебя лошадь. Я думал, нам тут заночевать придется, а видишь как, за день всего обернулись.
      Охраняемое натасканными волкодавами стадо они на всякий случай обошли стороной. По-том им встретилась еще и овечья отара, но там собака была всего одна, большая и старая. Торрель демонстративно свернул с дороги и прошел чуть не вплотную к ней. Облезший седой кобель шарах-нулся от него с испуганным видом, поджал хвост и, оглядываясь, потрусил к такому же старому хозяину.
      - Хорошее стадо, нужно будет запомнить. – облизнулся оборотень. – Так… овец добрая сотня, вожак – пестрая коза с бубенчиком, пастух - старый трухлявый пень, пес не лучше. Узнать бы еще, где он отару на ночь ставит…
      - А ты часто через Эльв переправлялся? Ты его очень умело переплыл. – спросил Орландо, чтобы отвлечь друга от кровожадных мыслей.
      - Было время, я каждый день его переплывал. Не в человечьем облике, конечно. Вечером туда, на ламидонскую сторону, а к рассвету обратно. Я же в пограничную стражу на год нанялся, ну и торчал на берегу. С этой стороны наши пограничники, с той ваши. Не грызть же мне своих лошадей, когда на том берегу чужих полно. Ух, как же я тогда гонялся за этими жирными рыцарскими конягами! Влетал в табун, выбирал самого жирного, догонял, прыгал ему на холку, и он меня нес, а когда надоедало кататься - я ему шею сверху перекусывал. Знаешь, я когда узнал, что каждый такой конь сразу трех деревень со всеми крестьянами и скотиной стоит – чуть не упал. Это сколько же я тогда деревень сгрыз до самых костей? Не меньше сотни, это точно.
      - А что ты делал в пограничной страже?
      - Да ничего. Сидел себе на берегу на старой вербе и высматривал ламидонца, который к тому берегу вплотную подошел бы. Лошадь напоить, самому напиться или отлить в воду. Тогда моя стрела как раз до него долетала. Находил – получал лишнюю кунью шкурку, нет – ничего страшного, жалование мне и так платили. Потом сменялся и шел пиво пить. Вот и вся служба, в общем. Да и те парни примерно этим же и занимались, как я поглядел, только мы поосторожнее были. В нас не так часто попадали, да и луки у нас сильнее били. Скука, в общем, но это днем. А ночью я находил, чем развлечься. Переплываешь через границу и твори, что хочешь, слова никто не скажет. Э-э-э! Не смотри на меня, как на гадюку! Людей я не грыз. Почти. Ну, подумаешь, разогнал их жеребцов по всей границе! Мальчишеская шалость, за это даже не порют. Зато я ламидонского генерала заставил свихнуться. Он посты ночью объезжал, а я вынырнул перед его лошадью из темноты, весь в кровище от их жеребца. Лошадь на дыбы, а мужик этот в крик, глаза у него с тарелку. Говорят, он с концами свихнулся. Так что от меня Саргону польза была неоценимая. Сопливый пацан генерала из строя вывел. А один раз я на какой-то фургончик наскочил. Стояла эта халупа на колесах у самой реки, вот я и решил туда залезть. Любопытно стало. Ну откуда я знал, что это походный бордель для солдат! Ты представляешь, что там было, когда я туда влез? Девки визжат как свиньи, эти, по пояс в кольчугах, а ниже без штанов, ревут, как быки, лошади дышла выворачивают! Короче, фургон этот просто грохнулся набок и мы все оттуда вывалились – люди перепуганные и я с глупой мордой! Сколько ж мне тогда было, елки зеленые? Лет двадцать, наверное, может, чуть больше, совсем сопляк. Жалко, остальным нельзя было рассказать, они бы сдохли от смеха! Такая вот служба на границе. Работа-то плевая, только лошадей там много было, у каждого, кроме меня, лошадь. Шагу нельзя было ступить, чтобы от меня какая-то кляча не шарахнулась. Уже не помню, что я остальным наврал. Кажется, что отцу на живодерне помогал, поэтому они меня все так боятся.
      - Торрель… - позвал Орландо.
      Оборотень повернулся, но было уже поздно. Встречная лошадь, маленькая, аккуратная, за-храпела и рванулась в сторону, выворачивая оглобли телеги, в которую была запряжена. Управляв-ший ей седок – рослый парень даже не успел натянуть вожжи, как его воз, уткнувшись передком в придорожную канаву, прочно застрял у обочины, а лошадь билась в оглоблях, бешено вращая глазами и исходя пеной из перекошенного рта.
      - Вот черт!.. – прошептал Торрель и припустил бегом. - Это все ты! – выругался он на Огненного, когда все трое отошли от съехавшего в канаву воза подальше. – Привык к тебе, теперь других лошадей даже и не чую!
      Жеребец обиженно фыркнул и гордо отвернулся, высоко вскинув красивую голову.
      - Вы только посмотрите! Волк разговаривает с лошадью! – воскликнул Дорат. – Кошмар! В какую жуткую историю я влип! Учитель мне ни за что не поверит!